Но сфумато являлось только первым шагом. Мертвый рыцарь принадлежал к тем редким храмовникам, которые дополнительно пользовались магией артефактов – помимо волшебства, творимого с помощью грифеля, кисти и красок. Артефакты были особым шиком тех, кто входил в состав Совета Храмов, подчеркивали уровень их мастерства и функции выполняли очень разные. У кого-то имелся медальон, способный, подобно инструменту лозоходца, мгновенно изыскивать источники воды в самой засушливой местности. Кто-то владел перстнем, направляющим приказы к действию зверей или птиц. Артефакт Лодовико Ди Йэло красовался на левой руке хозяина на том самом парадном портрете – это была черная перчатка, которую с большой натяжкой можно было назвать
– Это обязательно? – поинтересовался Марко, примеряя упомянутую вещь рыцарского гардероба.
На закате они с мессиром Армандо стояли на небольшом балконе в угловой башне Белого замка, откуда открывался вид на сладко дремлющий в белесом безмолвии лес.
– А ты как думал, мальчик? Пробуй. Внутри такой же оттиск Печати, как у тебя на руке. Пейзажную зарисовку ты только что сделал. Представь, что она подвластна тебе не только в том случае, если ты находишься рядом и смотришь на нее, но даже если ты где-то вдалеке, за десять миль. А она сейчас всего-то у тебя за спиной, в этой комнате.
Марко непроизвольно крякнул. «За спиной!..» Это все равно что те самые десять миль. Холода сейчас он и правда не чувствовал, хотя стоял на балкончике с непокрытой головой и в простом домашнем жилете поверх тонкой рубашки. Впрочем, иллюзия тепла могла быть и следствием волнения – от напряжения на лице даже выступил пот.
Первая попытка оголить от шапок снега еловые лапы, сбив его движением руки на немалом расстоянии, естественно, провалилась. Равно как вторая, третья, пятая, восьмая… Отгорел закат, стемнело, небо вызвездило в преддверии холодной ночи. Здесь, в семидесяти милях от Фьоридо, контраст дневных и ночных температур всегда был более выражен, подтверждая коварную репутацию климата предгорий.
Армандо с сожалением пожал плечами.
– Ну что ж, может, и не удастся. Будешь носить как бутафорию.
Синомбре особо не чувствовал себя посрамленным. В конце концов, он на эту главную роль не напрашивался, он тут только статист. Каждый день в Белом замке проходил у него по единому плану, начиная с утреннего визита к Анне Ди Йэло и заканчивая уроками поведения и живописи у мессира Армандо. Визиты к матери погибшего рыцаря были непростыми по нескольким причинам: женщина, живущая в коконе бесчувствия, все-таки ориентировалась на имитацию телесной оболочки сына, принимая ее за истину. Каким образом – непонятно. Это чувствовалось по тому, как она держится за горячую кисть сильной мужской руки, поглаживая ее своими тонкими прохладными пальцами, как пытается провести этими пальцами по лицу гостя – то ли узнавая, то ли силясь опознать. Марко было стыдно ее обманывать таким способом, но с другой стороны, она чуть-чуть оживлялась всякий раз, когда он находился рядом. И тогда его сердце преисполнялось жалости.
Как мог дядя, которого он никогда не знал, сотворить такое? И главное, зачем? Кто был заказчиком – жители Арриды, мстящие Командорам и Совету за уничтожение своей страны, личные враги Армандо Ди Йэло, кто-то еще? В любом случае для Анны текла не жизнь, а жалкое подобие существования. Воистину это ужасно.
– Как вы смогли найти меня столь быстро? – спрашивал Марко у старика, и ответ вновь стал неожиданным.
– У меня были предположения, кто ты есть. Это ведь твой второй приезд в зимнюю столицу за последние шесть или семь лет? Только первый был куда более скромным, с ограниченным набором декораций. Наверное, из широкого круга общения я один знал об увлечении Диего Салазара театром. Перед вступлением на путь посвящения в рыцари мастерам положена длинная исповедь Командору Храма, готового принять их присягу. Увлечение не было чем-то зазорным, но Диего считал его баловством юности, а потому предпочел оставить далеко в прошлом. Ты не слишком-то похож на отца внешне, разве что лоб с залысинами с ранней молодости – это ваше семейное. Но несколько декораций, пусть и сильно измененных тобой, все же вполне узнаваемы. Тебе не нужно было пользоваться ими.
Черные глаза под тяжелыми старческими веками смотрели с усмешкой. Марко не удержался:
– Видели и поняли, кто я, и не выдали Совету сына чернокнижника?
На лице мессира Армандо не дрогнул ни один мускул.