Сгоревшая жизнь

Я не стала напоминать, что «Вениамин Каверин» – это псевдоним автора «Двух капитанов». Часто люди болезненно реагируют, когда их уличают в некомпетентности, если это касается искусства. Пусть эти знания или незнания никак не связаны с их профессией… Разве я смутилась бы, неточно произнеся название лекарства? Да я только в десятом классе неожиданно для себя открыла, что правильно говорить «флюорография», а не «флюроография», как мне казалось! И что?

Обижать Людмилу Петровну было не в моих интересах, да и не хотелось этого, когда возникло ощущение хоть отдаленного, но родства. Много ли осталось в моей жизни родных людей? Поэтому я только покачала головой и улыбнулась, чтобы она поняла: человек, который любит главную книгу Каверина, мне более чем приятен.

Артур тоже любит «Двух капитанов», и сейчас мне кажется, что благодаря этой книге мы и прониклись симпатией друг к другу. Тогда он тоже был в звании капитана – сейчас уже стал майором юстиции – и я иногда поддразнивала его, называя «Мой капитан!». Хотя это было связано уже больше с Уитменом и моим любимым фильмом «Общество мертвых поэтов».

– А знаешь, Саша, – внезапно заговорила Людмила Петровна доверительным, почти мечтательным тоном, – я ведь с годами совсем забыла, что Каверин родился в Пскове. Там он и Саню Григорьева поселил… А лет пять назад я оказалась в этом городе на одном медицинском симпозиуме, и мы с приятельницей вечером отправились прогуляться. И вдруг наткнулись на гимназию, в которой учился Каверин! У нас все мгновенно сложилось: вот же она, эта река, на берег которой вынесло сумку с письмами…

– И среди них оказались письма капитана Татаринова! – не удержалась я.

Ничуть не обидевшись на то, что я перебила ее, заведующая энергично затрясла головой:

– Именно! А название какое – Великая… Оказалось, моя приятельница тоже зачитывалась в детстве этой книгой, и мы с ней понеслись по городу, как две безумные фанатки. По крупицам собирали все, что связано с Кавериным и этой его книгой. Там ведь и памятник его героям поставили…

Уже поверив в то, что она поймет, я призналась:

– Я и сказки его очень люблю. Они такие… особенные.

– Девочка-Снегурочка и Петька, – кивнула она и замерла, вглядываясь в свое детство, когда она сама была такой же девочкой с прозрачной кожей, сидящей с книгой под зонтиком от солнца. Наверное, грустно в таком возрасте вспоминать себя юную? Или наоборот, это хоть как-то утешает: было же, было!

Очнувшись так же внезапно, Людмила Петровна побарабанила шариковой ручкой, облаченной в голубую картонную трубочку, по документам, которые заполняла на меня, и проговорила решительно:

– А знаешь, моя дорогая… Возьму-ка я тебя на полставки! Тогда тебе не придется мыть палаты. Будешь исключительно с медперсоналом общаться. Ты же за этим сюда пришла? А за сануборку буду медсестре доплачивать, ей деньги нужны. Согласна?

Еще бы я была не согласна… А вы говорите: какая польза от чтения книг?!

* * *

Ныло в груди… Так беспокойно ныло. Опять девчонку отправил на передовую, а сам – в штаб. Не по-мужски это.

Но по-другому не вышло бы, Артур понимал это. Не самому же в отделение устраиваться! После того, как он допросил там каждого…

В его работе разум сплошь и рядом спорил с сердцем, которое за столько лет не научилось быть бесстрастным и циничным. Он не подозревал, что многие именно за это и ценили его: Логов умел войти в положение другого человека. Докапываться до истины его заставляло именно сострадание к людям, в первую очередь – к жертве, но на его счету было немало и подследственных, спасенных от огульного обвинения.

– Логов, в чем подвох? – однажды спросила его коллега, следователь по особо важным делам Глазова – женщина с холодными глазами рыбы. И пахло от нее рыбой…

– В смысле? – не понял он. – Ты о чем, Светик?

– Не бывает таких, каким ты хочешь казаться. В природе не бывает. И красивых, и умных, и душевных. Какой у тебя тайный грех?

Артур вздохнул:

– Люблю чипсы. Жру их прямо в постели и закусываю детективами. Это тоже ненормально, согласись? Целый день заниматься своим расследованием, а вечером еще и за чужим следить.

– Отбрехался, да? – Светлана с презрением хмыкнула. – Учти, Логов, тайное всегда становится явным.

«Она и впрямь такая дура, какой выглядит? Или прикидывается?» – Он ласково улыбнулся Глазовой и повернулся спиной.

Хотелось тут же забыть об этом глупом разговоре, но еще несколько дней Артур возвращался к нему мыслями: «Меня и впрямь подозревают в чем-то? Считают, что я постоянно играю роль?»

И одолевали сомнения: а может, так и есть – он до того вошел в образ хорошего парня, что и забыл, каков на самом деле? Так ли это плохо, если именно маска прилипает к твоему лицу и не позволяет просвечивать истинной уродливой сущности? Артур не мог сказать о себе, что был урожденной сволочью, но разве в прошлом не творил он вещи, за которые теперь было стыдно до судорог?