Сгоревшая жизнь

Сейчас его просто ломало оттого, с какой готовностью пользовался он Сашкиной безотказностью. Она работала «за интерес», цепляясь за любую возможность спастись от тоски, подкарауливавшей в каждом переулке, которым когда-то прошла ее мама. Артур знал это наверняка, потому что и сам тосковал по Оксане не меньше. Разве с кем-то другим его потянет побродить между низенькими московскими домиками позапрошлого столетия, вслушиваясь в отголоски знаменитых и уже забытых имен, собирая живые детали отшумевшей жизни?

Может, лишь с Сашкой, но это уже совсем другое…

Оставив ее в больнице, Артур отправился по адресу Шалимовой. Чутье вело его, торопило: «Там что-то есть… Не опоздать бы!» Никите поручил добыть и привести постановление на обыск.

– Встречаемся на месте. Доберешься?

– Маленький я, что ли?

Артур улыбнулся, услышав, как обиженно дрогнул голос: «Конечно, маленький! Поливец прав, скотина, я превращаюсь в многодетного приемного папашу, наусыновлял сирот… Притом, что своих нет. Будут ли?»

Он торопливо перенаправил мысли на работу. У Кузьмичевой они уже провели бесполезный обыск… Ничто из просмотренного Логовым не предложило подсказки: кто мог угрожать этой женщине? Ее бывшего мужа пришлось отпустить – его ДНК ни на скальпе жены, ни на ее трупе обнаружить не удалось.

Артуру показалось – Кузьмичев не поверил, что его отпускают. Выслушав, долго часто моргал, потом сдавленно кашлянул и выдавил:

– Спасибо, Артур Александрович… Вы не из тех, значит…

– Каких? – усмехнулся Логов.

– Сами знаете… Которым лишь бы кого схватить и закрыть дело. Я ж идеально подходил, сам понимаю.

– А вы много таких следователей встречали?

Кузьмичев замялся – это был его первый привод. Не дожидаясь ответа, Артур наставительно завершил:

– Не делайте поспешных выводов. Как не сделал их я…

С его сыном Логов созвонился еще в день ареста Алексея Васильевича. С такими вещами тянуть время ему казалось непозволительным.

– Батя в жизни не поднимал руку на маму, – в этом Николай Кузьмичев был уверен.

От него Логов и узнал, что брак у его родителей был достаточно крепкий, по крайней мере, сын никаких сцен ревности не помнил. До тех пор, пока мать неожиданно не выставила отца… И все сразу рассыпалось, в том числе и отношения Лидии Ивановны с сыном. А ветер времени поспешно разметал остатки пыли, самих людей разбросав по свету.

Артур отметил: если причиной развода Кузьмичевых стал другой мужчина, то сын, похоже, ничего не знал о тайной жизни матери, которая, конечно, не делает ей чести, но хоть ребенка пощадила – уберегла от переживаний из-за их метаний-исканий. А скорее, блуда, если уж называть вещи своими именами… Но это все под вопросом, никаких доказательств. Одна надежда, что Сашка ухватит какую-то сплетню.

Судя по голосу, сын Кузьмичевых оказался не так уж расстроен – ни смертью матери, ни арестом отца. У него уже были свои дети, своя семья… Не для него одного родители, живущие в другом городе, стали такими же милыми призраками детства, как оставшиеся там лучшие друзья или любимый дворовый пес. Они еще дарят теплые воспоминания, но уже давно перестали быть составной частью сегодняшнего дня. Звучит ужасно, но если как на духу: многие ли оплакивают мальчишек, с которыми тридцать лет назад лепили снежную крепость? Или ту девочку с длинными ресницами? Больше ни разу и не встречались после школы… А ведь когда-то сердце проваливалось в бездну от одного взмаха темного оперения ее глаз.

«Ванька выпал из трамвая и ударился головой… Спьяну, конечно. У Пашки был врожденный порок сердца. Почему я даже не знал об этом? Или забыл? Аню убил обдолбанный любовник… О ком-то я и не знаю, наверное. Настя… А где Настя Маркова? Пусть хоть у нее все будет хорошо… Наш класс становится все меньше, а я не чувствую скорби по этому поводу. Если бы мои родители были живы сейчас, но жили далеко, часто я звонил бы им?» – спросил себя Артур, понимая, что ответа у него быть не может.

* * *

Артур остановился у трехэтажного, послевоенной постройки дома, где жила Шалимова.

Серая покатая шиферная крыша пестрела темными заплатками. Из-под лепехами отвалившейся штукатурки багровели щербатые кирпичи. Во всем доме бодро блестели три пластиковых окна, и все в одной квартире, остальные были серыми и тусклыми, перехваченными облупившимися деревянными рамами. И много таких домов еще осталось в Москве?

Посреди двора одиноко стояла облупленная зеленая скамейка с отломанной с одного конца спинкой. Между двумя кряжистыми тополями на фоне металлических «ракушек», чудом уцелевших в этом уголке столицы, уныло пустовал ржавый турник. В паре метров от него зияла песочница, в которую давно никто не заглядывал. Выросли старательные малыши с совочками и самосвалами… Почему Шалимова не родила ребенка, если замуж никто не взял? Стыдно было стать матерью-одиночкой? А просто одиночкой быть легче?