В конце концов Джордж нашел место, которое, по меньшей мере, могло гарантировать ему хоть какой-то отдых и возможность присесть – собор Святого Людовика. Он сел на скамью возле ряда свечей ко всенощной и принялся украшать себе руки татуировками. Пакеты стопкой лежали рядом. Когда с украшательством было покончено, он вытащил из кармашка в спинке сиденья впереди требник и перелистал его, освежая смутные знания о механике мессы путем рассматривания картинок, на которых священник выполнял один обряд за другим. Месса – на самом деле штука очень несложная, решил Джордж. Он шуршал страницами, пока не пришла пора уходить. Потом собрал пакеты и вышел на улицу Шартр.
Ему подмигнул матрос, опиравшийся на фонарный столб. Джордж ответил на приветствие неприличным взмахом татуированной руки и, ссутулившись, зашаркал ногами по улице. Проходя мимо Пиратского переулка, он услыхал какие-то вопли. Там чокнутый торговец сосисками пытался пластмассовым ножом зарезать какого-то педика. Киоскеру этому совсем башню снесло. Джордж на секунду остановился, разглядев кашне и кульбиты сережки в ухе; педик визжал, будто его на самом деле режут. Киоскер, вероятно, не представляет себе ни какой сегодня день, ни какой месяц и даже год. Наверное, думает, что сегодня Марди-Гра.
Шпика из уборной, шедшего следом за матросом, Джордж заметил как раз вовремя. Сейчас тот был похож на битника. Джордж заскочил в арку древнего административного здания периода испанского владычества, «Кабильдо», и по галерее промчался до улицы Святого Петра, потом добежал до Королевской и направился прочь от центра, к автобусным линиям.
Теперь шпик, значит, по Кварталу рыщет. Надо признать – фараоны на высоте. Господи Иисусе. Ни единого шанса не оставляют.
И мысли его вернулись к вопросу хранения. Он уже начинал себя чувствовать каким-то беглым уголовником. Куда теперь? Он вскарабкался в автобус «Желание» и задумался всерьез, пока железный ящик разворачивался и выезжал на Бурбонову улицу мимо бара «Ночь утех». На тротуаре стояла Лана Ли – она руководила своим черным парнягой, который устанавливал на мостовой перед баром плакат в застекленной коробке. Парняга щелчком отбросил сигарету, которая подпалила бы мисс Ли прическу, не будь направлена снайперской рукой. Бычок проплыл над самой головой мисс Ли всего в каком-то дюйме. Какие ловкие нынче пошли негритосы. Надо будет как-нибудь вечерком заехать к ним в район, яйцами пошвыряться. Они с корешами уже давненько так не развлекались: берешь чью-нибудь пришпоренную тачку, катаешься по округе и пуляешь себе в негритосов, которым мозги не хватило с обочины схилять.
Но вернемся к вопросу хранения. Лишь когда автобус пересек Елисейские Поля, Джордж кое-что придумал. Вот же место, все время перед носом маячило – он просто не сообразил. Джордж готов был пнуть себя в лодыжку заточенным мыском собственного цыганского сапога. Перед глазами у него стоял прекрасный, просторный, защищенный от превратностей погоды металлический ящик, мобильный несгораемый шкаф, который ни одному шпику на свете, сколь бы хитер он ни был, не придет в голову открыть, – сейф, охраняемый самым большим олухом в мире: отсек для булочек в жестяной сосиске этого придурочного киоскера.
Одиннадцать
I
– Ай, погляди тока, – сказала Санта, поднося газету к самом носу. – Какую славненькую картину у нас показывают с малюткой Дэбби Рэйнолдз[68]
.– Ай, какая миленькая, – откликнулась миссис Райлли. – Вам она нравится, Клод?
– А это кто? – благодушно осведомился мистер Робишо.
– Маленькая Дебра Рейнолдз, – пояснила миссис Райлли.
– Кажется, не припоминаю. Я не ходок по кино.
– Она дорогуша, – сказала Санта. – Такая щуплэнькая. Ты ей видела в той прэлестной фильме, где она там Тэмми играла, Ирэна?[69]
– Это там, где она слепая стала?
– Нет, дэушка! Ты, наверно, с другой перепутала.
– Ох, я даже знаю, с кем, лапуся. Я про Джун Уайман[70]
думала. Тоже милашечка была.– Ай, хорошая какая, да, – откликнулась Санта. – Помню ту картину, где она играла куклу такую глупую, ее еще потом снасильничали.
– Боже-сусе, хорошо, что я не пошла.
– Ай, чудэсная картина была, малыша. Очень драматиццкая. Какое у этой куклы лицо было, когда ей снасильничали. Никогда не забуду.
– Кому-нибудь еще кофы налить? – спросил мистер Робишо.
– Ага, вот суда плэсните, Клод, – сказала Санта, снова складывая газету и швыряя ее на холодильник. – Как жалко же, что Анджело не смог. Бедненький мальчик. Сказал мне, что день и ночь работать сам будет, чтоб хоть кого-нить привлэчь. Наверно, дэжурит сегодня где-то. Вы б слыхали, чего мне Рита евонная грит. Анджело, кажись, пошел и накупил сэбе носить много дорогой одёжи, чтобы, наверно, какого супчика привлечь. Ну стыд же ж какой, а? Оно и видно же ж, как мальчик органы любит. Ежли его вышибут, у него ж сэрце разобьется. Ох, хорошо б он побродягу какого привлек.