Сговор остолопов

Боже всемогущий. Некий язвительный комментарий, коего никто из ее публики не в силах будет постичь до конца. Он обязан увидеть эту Шмарлетт. Они должны поговорить и понять друг друга.

– Я бы еще вот что хотел узнать, сэр, – сказал Игнациус. – А нацистская владелица этой клоаки присутствует здесь каждый вечер?

– Кто эт? Мисс Ли? Не-ет. – Джоунз сам себе ухмыльнулся. Саботаж работал как по маслу. Жирной мамке уже не терпится завалиться в «Ночью тех». – Она гаврит, Харля Во-Харя само свершенство – так здорово тебе трынцует, что приходить суда по вечерам назирать совсем не надо. Гаврит, када Харля сизон откроет, так она уже каленкулы рванет в Колыфорнию. В-во!

– Какая удача, – слюняво залепетал Игнациус. – Что ж, тогда я приду сюда посмотреть представление мисс О’Хары. Можете тайно зарезервировать для меня столик у самой эстрады. Я должен видеть и слышать все, что она делает.

– Ууу-иии. Доброжалывать, чувак. Тащи свою задницу суда через пару дней. Тебя тут первокласс обслужат.

– Джоунз, ты что там, лясы точишь с этим субъектом? – В дверях показалась Лана.

– Не беспокойтесь, – сообщил ей Игнациус. – Я ухожу. Ваш прихвостень вселил в меня невыразимый ужас. Я никогда больше не совершу подобной ошибки и даже не пройду мимо вашего свинарника порока.

– Это хорошо, – ответила Лана и захлопнула дверь.

Игнациус заговорщицки осклабился Джоунзу.

– Эй, слуш, – сказал Джоунз. – Пока не ушел, скажи-ка мне кой-чё. Как ты думаш, чё надо черному публику, чтоб не бомжить и чтоб заплата ниже минималой не была?

– Прошу вас. – Игнациус пошаркал ногами под халатом в поисках бордюра, чтобы опереться и встать. – Вы даже представить себе не можете, насколько вы запутались. Ваши субъективные оценки совершенно неверны. Как только вы достигнете вершины, или к чему вы там еще стремитесь, у вас непременно случится нервный срыв или даже хуже. Вам знакомы негры с язвой желудка? Разумеется, нет. Живите в какой-нибудь лачуге и радуйтесь. Благодарите Фортуну, что у вас нет белой родительницы, которая вас травит. Читайте Боэция.

– Ко-во? Чё читать?

– Боэций продемонстрирует вам, что все ваши стремления в конечном итоге лишены смысла, что мы должны научиться принимать все как есть. Спросите о Боэции у мисс О’Хара.

– Слуш. Вот как те понравицца бомжывать полжисти?

– Изумительно. В более счастливые времена я и сам был бродягой. Если б только я оказался на вашем месте, я бы из комнаты вообще выходил лишь раз в месяц, чтобы только нашарить в почтовом ящике чек вспомоществования. Осознайте же, насколько вам повезло.

Жирная мамка – взаправду придурок. Бедным публикам в «Штане Лёвы» сильно повезло, что не оказались после такого в Анголе.

– Ладна, заруливай через пару дён. – Джоунз выдул струю дыма прямо в кольцо серьги. – Харля все дела покажыт.

– Я прибуду под колокольный звон, – ответил счастливый Игнациус. Как Мирна заскрежещет зубами.

– В-во! – Джоунз обошел тележку, остановился перед бампером сосиски и вгляделся в листок из блокнота «Великий Вождь». – Похоже, с тобой кто-то шутки мастрячит.

– Это всего-навсего рекламный трюк.

– Ууу-иии. Тада те лучше ево ищо раз глянуть.

Игнациус добрел до бушприта своего судна и обнаружил, что беспризорник украсил надпись «ДВЕНАДЦАТЬ ДЮЙМОВ (12˝) РАЯ» целым ассортиментом гениталий.

– О, мой бог! – Игнациус сорвал листок, покрытый наскальной живописью шариковой ручки. – И вот с этим я ездил?

– Я буду под дверями тут тебя высматривать, – сказал Джоунз. – Й-их!

Игнациус помахал ему счастливой лапой и заковылял прочь. Наконец у него появился повод зарабатывать деньги. Шмарлетт О’Хара. Он нацелил оголенный нос тележки в сторону дебаркадера переправы в Алжир, где днем собирались портовые грузчики. Зазывая и завлекая, он направил сосиску прямо в толпу мужчин и преуспел в продаже всех «горячих собак», любезно и обильно сдабривая продаваемый товар кетчупом и горчицей с энергией юного пожарника у ручной помпы.

Какой блистательный день. Намеки Фортуны более чем многообещающи. Пораженный до глубины души мистер Клайд удостоился от киоскера Райлли жизнерадостного приветствия и десятидолларовой выручки, а сам Игнациус, ощупывая карманы халата, набитые купюрами, полученными от беспризорника и магната франкфуртеров, взметнулся в вагон трамвая с легким сердцем.

Войдя в дом, он обнаружил, что мать тихонько разговаривает по телефону.

– Я тут подумала, чего ты мне сказала, – шептала миссис Райлли в трубку. – Может, это и не такая уж плохая мысля, в конце концов, голуба. Ты же ж понимаешь, о чем я?

– Чево б плохая, – рокотала в ответ Санта. – Эти ж люди в Благодаритэльной дадут твому Игнациусу чуток отдохнуть. Клоду ж не захотца, чтоб он перед носом маячил, дэушка.

– Так я ему нравлюсь, а?

– Нрависся? Он сёдни утром звонит и спрашиват, не собираесся ли ты, мол, когда-нить еще замуж выходить. Хосподя-а. Я грю: «Ну, Клод, вот сами и спроˊсите». Ф-фу-у. Он же ж у тебя такой ухажэр, как я ни в жись не видала. Беньдяшка совсем отчаялся уже от одиночисва.