Сговор остолопов

– У меня уже и так голова раскалывается от свиста этого проклятущщего почтальёна, – громко пригрозила мисс Энни. – Я щас буквально через минуту полицаям позвоню.

– Игнациус! – взмолилась миссис Райлли, но было уже слишком поздно. Из-за угла выплыло такси. Игнациус махнул ему как раз в тот момент, когда мать, позабыв про стыд и позор изодранной ночнушки, выскочила на обочину. Игнациус захлопнул заднюю дверцу, едва не прищемив материнскую свекольную прическу, и рявкнул таксисту адрес. Приказывая водителю трогаться с места немедленно, он тыкал в руки матери абордажной саблей. Такси рвануло, из-под колес полетел мелкий гравий, больно жаля ноги миссис Райлли сквозь лохмотья сорочки из искусственного шелка. Еще какое-то мгновение мать провожала взглядом красные габаритные фонари удалявшейся машины, а потом бросилась назад в дом звонить Санте.

– На маскарад собрался, приятель? – спросил таксист, когда они свернули на проспект Святого Карла.

– Смотрите, куда едете, и отвечайте, только если к вам обращаются, – громыхнул Игнациус.

За всю поездку водитель не произнес больше ни слова, зато Игнациус на заднем сиденье громко репетировал свою речь, стуча о спинку переднего сиденья абордажной саблей, чтобы подчеркнуть значимость ключевых моментов.

На улице Святого Петра он вышел и первым делом услыхал шум: невнятное, однако, исступленное пение и хохот доносились из трехэтажного оштукатуренного особняка. Какой-то зажиточный француз построил его в конце 1700-х годов, чтобы разместить в нем все свое хозяйство: жену, детей и старых дев-tantes. Tantes хранились на чердаке вместе с иной избыточной и непривлекательной мебелью, а из двух крохотных слуховых окон могли наблюдать ту небольшую порцию вселенной, которая, как они полагали, только и существовала за пределами их собственного monde[78] клеветнических сплетен, вышивки и циклических переборов четок. Однако позже рука профессионального декоратора изгнала всех духов французской буржуазии, что еще могли населять толстые кирпичные стены особняка. Фасад был выкрашен в яркий канареечный цвет; газовые горелки в репродукциях латунных светильников, установленных по обе стороны подъездной дорожки, мягко мигали, и янтарные язычки пламени подрагивали, отражаясь в черной эмали ворот и ставней. На брусчатке под светильниками стояли древние кадки с плантаций – из них тянули свои отточенные стилеты испанские юкки.

Игнациус остановился перед особняком и обозрел его с крайней неприязнью. Его изжелта-небесный взор осудил блистательность экстерьера. Нос взбунтовался против весьма ощутимого запаха свежей эмали. Уши съежились от этого бедлама – пения, гогота и хихиканья, имевшего место за сдвинутыми ставнями из лакированной кожи.

Брюзгливо прочистив горло, он осмотрел три дверных звонка из желтой меди и три маленькие белые карточки сверху:

Он ткнул пальцем в нижний и стал ждать. Неистовство за ставнями умерилось лишь ненамного. Где-то открылась дверь, и по дорожке к воротам подошел Дориан Грин.

– Ох, дорогуша ж вы мой, – произнес он, когда разглядел, кто стоит на тротуаре. – Ну куда же вы запропастились? Боюсь, наш первый митинг немного выходит из-под контроля. Я безуспешно попробовал разок-другой призвать сборище к порядку, но чувства, по всей видимости, чересчур воспламенились.

– Я надеюсь, вы не совершили ничего, чтобы остудить их моральный пыл, – сурово проговорил Игнациус, нетерпеливо постукивая абордажной саблей по чугунным воротам. Несколько сердито он подметил, что Дориан идет к нему как-то нестойко; не этого он ожидал.

– О, какая тусовка! – воскликнул Дориан, отворяя ворота. – Все просто отвязываются как могут.

Он резво и несогласованно изобразил пантомимой происходящее.

– О, мой бог! – произнес Игнациус. – Прекратите эту отвратительную непристойность.

– Несколько человек совершенно погубят себя после этого вечера. Наутро случится массовый исход в Мехико. Но Мехико ведь – такой дикий город.

– Я весьма надеюсь, что никто не попытался навязать сборищу никаких милитаристских резолюций.

– Ой, мамочки же ж, нет.

– Это успокоительно слышать. Одному господу известно, с какой оппозицией нам придется столкнуться уже в самом начале. У нас может оказаться «пятая колонна». Вероятно, что-то просочилось в военно-промышленный комплекс нации и, собственно говоря, всего мира.

– Ну пойдемте же, Цыганская Царица, заходите.

Шагая по дорожке, Игнациус сказал:

– Особняк отвратно вычурен. – Он взглянул на пастельные светильники, таившиеся за пальмами вдоль стен. – Кто несет ответственность за этот архитектурный аборт?

– Я, разумеется, Мадьярская Дева. Я – владелец здания.

– Мне следовало догадаться. Могу я осведомиться, откуда поступают деньги на содержание этой вашей декадентской причуды?