Сговор остолопов

– Мне очень жаль, – деловым тоном ответил Игнациус, – но сегодня вечером я здесь выполняю миссию крайней серьезности. Существует одна девица, которой необходимо заняться, – дерзкая и прямолинейная распутница и даже профурсетка. Немедленно выключайте свою мерзкую музыку и успокойте этих содомитов. Мы обязаны взять быка за рога.

– Я думал, с вами весело. А если вы такой стервозный и нудный, то лучше вам уйти.

– Никуда я не уйду! Никто меня не остановит. Мир! Мир! Мир!

– Ох, матушки. Так вы про это всерьез, да?

Игнациус оторвался от Дориана, ринулся через всю залу, расталкивая элегантных гостей, и выдернул штепсель фонографа из розетки. А когда обернулся, гости приветствовали его выхолощенной разновидностью боевого клича апачей.

«Зверь». «Безумец». «Так вот что обещал нам Дориан». «Такая фантастическая Лина». «Наряд – гротесков. Да еще эта серьга. Ох, господи». «Это была моя самая любимая песня». «Кошмар». «Как невероятно противно». «Так монструозно огромен». «Дурной, гадкий сон».

– Тихо! – проревел Игнациус, заглушая разъяренный лепет. – Сегодня я пришел сюда, друзья мои, чтобы показать вам, как вы можете спасти планету и принести всем мир.

«Он поистине безумен». «Дориан, какая неудачная шутка». «Откуда он вообще взялся?» «Даже смутно непривлекателен». «Грязь». «Гнетуще». «Включите же эту восхитительную пластинку».

– Вам, – продолжал на полной громкости Игнациус, – брошен вызов. Обратите ли вы свои исключительные таланты на спасение мира или равнодушно повернетесь спиной к своим собратьям?

«О, как ужасно». «Совершенно не смешно». «Я вынужден буду уйти, если эта убогая шарада не завершится». «С таким дурным вкусом». «Включите же кто-нибудь пластинку. Милая, милая Лина». «Где мое пальто?» «Пойдемте в какой-нибудь фешэнебельный бар». «Смотрите, я пролил мартини на свой самый бесценный жакет». «Пойдемте в фешенэбельный бар».

– Мир сегодня пребывает в состоянии сурового беспокойства, – орал Игнациус, перекрывая мяуканье и шипение. Он запнулся и глянул в карман, куда положил конспект речи, нацарапанный на листах из блокнота «Великий Вождь». Вместо заметок, однако, он извлек рваную и замусоленную фотографию мисс О’Хары. Некоторые гости увидели ее и завизжали. – Мы должны предотвратить апокалипсис. Мы должны ответить на огонь огнем. Следовательно, я обращаюсь к вам.

«О чем, во имя всего святого, он говорит?» «Это меня так угнетает». «Глаза у него такие страшные». «Пойдемте в фешенебельный бар». «Поехали в Сан-Франциско».

– Молчать, извращенцы! – рявкнул Игнациус. – Слушайте меня.

– Дориан, – лирическим сопрано взмолился ковбой. – Заставь же его посидеть тихо. Мы так здорово веселились, мы так великолепно, так забавно проводили время. О, нас он даже не развлекает.

– Это правда, – сказал крайне элегантный гость, чье подтянутое лицо было покрыто гримом, изображавшим загар. – Он поистине ужасен. Так гнетуще.

– Должны ли мы выслушивать все это? – осведомился другой гость, взмахивая сигаретой, точно волшебной палочкой, от которой Игнациус наверняка должен испариться. – Это какой-то фокус, Дориан? Ты же знаешь, мы искренне любим вечеринки с изюминкой, но это. Я имею в виду, я даже новости по телевидению никогда не смотрю. Я в магазине и так весь день работаю, я не хочу приходить на вечеринку и слушать то же самое. Пусть попозже выступит, если ему так нужно. Его речь отдает таким дурным вкусом.

– Так неуместно… – с неожиданной обреченностью вздохнул черный кожан.

– Ладно, – провозгласил Дориан. – Включайте пластинку. Я думал, будет весело. – Он посмотрел на Игнациуса – тот громко фыркал. – Боюсь, мои дорогие, что это оказалось ужасной, ужасной бомбой.

«Чудесно». «Дориан великолепен». «Вот розетка». «Обожаю Лину». «Я поистине считаю, что это ее лучшая пластинка». «Так фешенебельно. Такие особые стихи». «Я однажды видел ее в Нью-Йорке. Изумительно». «Поставь следующей «Цыганку». Обожаю Этел»[84]. «О, хорошо, уже начинается».

А Игнациус стоял, точно юнга на горящей палубе. Музыка снова взмыла от алтаря к потолку. Дориан сбежал поболтать с группой своих гостей, активно игнорируя Игнациуса, все остальные в зале – тоже. Игнациус чувствовал себя одиноко, совсем как в тот черный день в школе, когда на уроке химии взорвалась его лабораторная работа, опалив ему брови и перепугав до смерти. От шока и ужаса он обмочил тогда брюки, и никто в классе не хотел его замечать, в том числе учитель, давно и искренне возненавидевший его за подобные взрывы. Весь остаток дня, вяло бродя по школе, Игнациус понимал: все делают вид, будто он стал невидимкой. Стоя в гостиной Дориана и чувствуя себя таким же изгоем, он принялся фехтовать абордажной саблей с невидимым противником, чтобы как-то одолеть робость.