Сговор остолопов

– Бледи и жантильёмы, добро пожаловать. – Начало было настолько кошмарным, что Игнациус едва не опрокинул столик.

– Тиы платииш сейчшас, – требовала латина, засунув голову под клеенку, пытаясь отыскать лицо клиента.

– Заткнитесь, прошмандовка, – громко прошипел он.

На счет четыре оркестр, спотыкаясь, пустился в «Изысканную даму». Нацистка орала:

– А теперь – наша непрочная Вирд-женская Лиственница, мисс Шмарлетт О’Хара. – Старик за столиком немощно зааплодировал, и Игнациус, приподнявшись, выглянул из-за края сцены. Владелица ушла. Вместо нее теперь стояла вешалка, украшенная кольцами. Что же задумала мисс О’Хара?

И тут на эстраду величаво выплыла Дарлина – в бальном платье, за которым шлейфом волочилось несколько ярдов нейлоновой сетки. На голове у нее красовалась чудовищная широкополая шляпа с перьями, а на руке сидела не менее чудовищная птица. Кто-то захлопал.

– Мира, тиы мние платииш сейчшас или хучже потом, каброн.

– Там стока херов на балу было, дорогуша, но честь моя осталась внезапной, – осторожно вымолвила Дарлина попугаю.

– О, бог мой! – взревел Игнациус, не в силах сдерживать себя долее. – И эта кретинка – Шмарлетт О’Хара?

Какаду заметил его прежде Дарлины: едва хозяйка вынесла попугая на сцену, бусинки глаз отметили блестящее кольцо в ухе Игнациуса. Когда тот взревел, попугай захлопал крыльями, слетел с руки Дарлины на эстраду и, кудахтая и подпрыгивая, устремился прямо к большой голове.

– Эй, – вскрикнула Дарлина, – это ж чокнутый!

Игнациус не успел выбежать из клуба – птица соскочила со сцены прямо ему на плечо. Вонзив когти в халат, попугай дернул клювом серьгу.

– Боже мой! – Игнациус вскочил на ноги и принялся колотить птицу зудящими лапами. Какую крылатую угрозу накрутила в его сторону растленная Фортуна теперь? Под звон бьющихся на полу бокалов и бутылок шампанского он, шатаясь, кинулся к двери.

– Вернись сейчас же – это моя птичка! – кричала ему вслед Дарлина.

Лана Ли с воплями выскочила на эстраду. Оркестр заглох. Несколько престарелых клиентов убрались с пути Игнациуса – он барахтался между столиками, ревя, как лось, и избивая массу розовых перьев, припаявшуюся к его уху и плечу.

– Как сюда попал этот крендель, к чертовой матери? – спросила у перепуганных хрычей Лана Ли. – Где Джоунз? Притащите мне кто-нибудь сюда этого Джоунза.

– Иди сюда, чокнутый! – верещала с эстрады Дарлина. – У меня же премьера. Ну почему ты именно сегодня приперся?

– Боже милосердный! – Игнациус ловил ртом воздух, на ощупь пробираясь к двери. За кормой он оставлял лишь опрокинутые столики. – Изверги, как смеете вы натравливать бешеную птицу на ничего не подозревающих посетителей? Можете ожидать, что наутро вас привлекут к суду.

– Куда пошчол? С тиебя должен мние дваццать чшитыыр долляр. Тиы платииш сейчшас.

Игнациус своротил еще один столик – они с попугаем неукротимо рвались вперед, – и тут почувствовал, как серьга ослабла, и какаду с кольцом, по-прежнему твердо зажатым в клюве, свалился с плеча. В ужасе Игнациус выскочил в дверь, оттолкнув латину, с великой решительностью размахивавшую перед ним счетом.

– В-во! Й-их!

Игнациус наткнулся на Джоунза, совершенно не ожидавшего, что его саботаж примет столь драматические пропорции. Задыхаясь, сжимая свой зацементировавшийся клапан, Игнациус стремился вперед, на улицу – прямо под надвигавшийся автобус «Желание». Сначала он услышал, как завизжали люди на тротуаре. Затем – грохот колес, пронзительный стон тормозов, – и только тут поднял голову. Фары ослепительно вспыхнули всего в нескольких футах от него. Огни поплыли, погасли – он потерял сознание.

Он рухнул бы прямо под колеса автобуса, если бы Джоунз не выпрыгнул на проезжую часть и не вцепился бы своими ручищами в белый халат. Поэтому Игнациус свалился на спину, и автобус, обдав его дизельным выхлопом, прогромыхал всего в паре дюймов от сапог пустынной модели.

– Сдох? – с надеждой в голосе спросила Лана Ли, осматривая гору белой материи, образовавшуюся на мостовой.

– Навиерно, нет. Он мние должен дваццать чшитыыр долляр, марикон.

– Эй, просыпайсь, чувак, – сказал Джоунз, обдувая дымом распростертую фигуру.

Мужчина в шелковом костюме и фетровой шляпе выступил из переулка, где притаился, увидев, как Игнациус входит в «Ночь утех». Игнациусов же выход из клуба оказался настолько свиреп и внезапен, что мужчина растерялся и действовать начал только сейчас.

– Позвольте-ка, – сказал мужчина в шляпе, склоняясь над телом и прислушиваясь к сердцебиению Игнациуса. Буˊхавшие внутри литавры говорили, что под квадратными ярдами белого халата еще теплится жизнь. Он подержал запястье жертвы. Часы с Мики-Мышем разбились. – Все в порядке. Он просто в обмороке. – Мужчина откашлялся и слабо произнес: – А ну все расступитесь. Дайте ему воздуху.

Улица заполнилась народом. Автобус остановился в нескольких ярдах от них, перегородив движение. Внезапно все стало походить на Марди-Гра.