Сговор остолопов

– Слушай сюда, Игнациус. – Миссис Райлли поднялась со стула и схватила сына за воротник клоунской пижамы в горошек, в которую его обрядили. – Ты со мною не умничай, а то по мордасам живо нахлестаю, что мало не покажется. Анджело мне все рассказал. Мальчик с таким образыванием – и шляешься, как оборванец с какими-то супчиками с Квартала, по барам таскаешься, ночных дамочек ищешь. – Миссис Райлли заплакала снова. – Нам еще подвезло ж, что не все в газету написали. А то хоть из города уезжай.

– Именно вы ознакомили мое невинное существо с этим притоном, смею вам напомнить. В действительности же во всем виновата эта ужасная фемина, Мирна. Это ее следует наказать за все прегрешения.

– Мирна? – всхлипнула миссис Райлли. – Так ее ж даже в городе нету. Уж я наслушалась твоих сумабродствий, как из-за нее тебя из «Штанов Леви» уволили. Ты уж меня больше так не обдурачишь. Ты ж самашетший, Игнациус. Даже если мне самой придется сказать – да, мой собственный ребеночек из ума выжил.

– Смотритесь вы довольно изможденно. Что вам стоит – столкните кого-нибудь, залезьте в какую-нибудь из этих постелей и вздремните. Зайдете примерно через час.

– Я всю ночь не сомкнула. Как Анджело позвонил мне да сказал, что ты в больнице, я ж чуть ударом не хватилась. Чуть на пол в кухне не упала прямо головой. Я ж могла же черепушку себе раскроить. Побежала себе в комнату потом одеться, так лодыжку вывихнула. А пока ехала сюда, чуть в аварию не попала.

– Еще одной аварии только не хватало, – ахнул Игнациус. – На сей раз мне придется зарабатывать в соляных копях.

– На, олух. Анджело сказал тебе передать.

Миссис Райлли нагнулась и подняла с пола массивный том «Утешения философией». Один угол его нацелился Игнациусу прямо в живот.

– Глыг, – булькнул Игнациус.

– Анджело вчера вечером ее в этом баре нашел, – дерзко призналась миссис Райлли. – У него из уборной ее кто-то украл.

– О, мой бог! Это все подстроили нарочно! – возопил Игнациус, потрясая зажатым в лапах фолиантом. – Теперь мне все ясно. Я вам уже давно твержу, что этот олигофрен Манкузо – наша Немезида. И теперь он нанес смертельный удар. Как невинно я предложил ему эту книгу. Как горько я ошибался. – Он прикрыл налитые кровью глаза и минуту невнятно всхрюкивал. – Обставлен потаскухой Третьего рейха, скрывающей свое лицо извращенки за моей собственной книгой, за основой всего моего мировоззрения. О, мамаша, если б вы только знали, как жестоко я обманут этим сговором недолюдей. Какая ирония – книга Фортуны сама приносит несчастье. О, Фортуна, дегенеративная ты распутница!

– Закрой рот, – рявкнула миссис Райлли, и напудренное лицо ее осунулось от гнева. – Ты хочешь, чтоб сюда вся палата сбежалась? Что же мисс Энни скажет, а? Как я людяˊм в лицо смотреть буду, а, дурак ты самашетший? А теперь еще больница хочет с меня двадцать долларов взять, чтоб я тебя отсюда выписала. Будто шоˊфер на «скорой» не мог тебя в благодарительную отвезти, как приличного человека. Нет же, надо было в платную вывалить. Ну откуда я тебе возьму двадцать долларов, а? Мне ж завтра за трубу твою платить еще. И хозяину этому за дом его.

– Это неслыханно. Вам определенно не придется платить двадцать долларов. Это грабеж на большой дороге. А теперь бегите скорее домой, а меня оставьте здесь. Здесь довольно мирно. С течением времени я могу полностью восстановить свои силы. Именно этого требует сейчас моя психика. Если представится случай, прихватите мне в следующий раз карандашей и папку, которую найдете на моем столе. Я должен описать эту травму, пока она еще свежа в моей памяти. Войти в мою комнату вам разрешается. А теперь, если позволите, я должен отдохнуть.

– Отдохнуть? И еще двадцать долларов платить за ночь? А ну, вставай с кровати. Я уже Клоду позвонила. Он приедет и заплатит за твой счет.

– Клоду? Во имя всего святого, кто такой Клод?

– Один знакомый.

– Так вот, поймите раз и навсегда одну вещь. Никто из посторонних мужчин не будет оплачивать мои больничные счета. Я останусь здесь, пока честные деньги не купят мне свободу.

– Вставай сейчас же с постели, – заверещала миссис Райлли. Она схватилась за пижаму, но туша сына утонула в матраце, точно метеорит. – Подымайся, пока я по мордасам тебе не надавала.

Увидев, что над его головой уже занесен материн ридикюль, Игнациус сел на постели.

– О, мой бог! Да на вас туфли для кегельбана. – Он метнул побагровевший изжелта-небесный взгляд через край кровати, мимо видневшейся из-под юбки комбинации и спущенных хлопчатобумажных чулок. – Только вы могли надеть туфли для кегельбана к смертному одру своего дитяти.

Однако мать вызова не приняла. В ней кипела решимость, а ее преимущество питалось интенсивным гневом. Взгляд ее стал железным, губы – тонкими и твердыми.

Все шло не так.

II