Сговор остолопов

– Клод хоть умом и не блещет, но он хороший человек. И к семье своей хорошо относится – вот что самое главное. Санта говорит, ему комунясты не нравятся, потому что он одинокий. Ему больше заняться нечем. Ежли б он мне сию же минуту предложение сделал, я б сразу ответила: «Так и быть, Клод». Точно тебе говорю, Игнациус. И даже б не задумалась. Я заслужила, чтоб ко мне хорошо относились, пока я еще не померла. Я заслужила, чтоб не думать, где доллар себе раздобыть. Когда мы с Клодом твою одежу у этой кастелянши в больнице забирать пошли, она бамажник твой отдает, а в нем аж тридцать долларов – ну все, это точно последняя капля была. Все это головотяпство твое еще куда ни шло, но деньги от своей бедной мамули прятать…

– Мне эти средства были нужны для определенной цели.

– Для какой еще цели? С грязными женщинами болтаться? – Миссис Райлли тяжело поднялась с могилы Рекса. – Ты ж не только самашетший, Игнациус. Ты гадкий.

– Вы всерьез полагаете, что roué[87] Клод стремится к женитьбе на вас? – захлебнулся слюной Игнациус, меняя тему. – Вас будут таскать из одного вонючего мотеля в другой. Вы покончите с собой.

– Я выйду замуж, если захочу, мальчик. И ты меня не остановишь. Уже не получится.

– Этот субъект – опасный радикал, – зловеще произнес Игнациус. – Одному богу известно, какие политические и идеологические ужасы таятся в его мозгу. Он подвергнет вас пыткам или даже хуже.

– Да к чертовой матери, кто ты такой, чтобы мне тут указывать, Игнациус? – Миссис Райлли уперлась несгибаемым взглядом в отпрыска, окончательно выведенного из себя. Она устала; ей было противно и неинтересно, что бы он ей ни говорил. – Клод – простофиля. Ладно. Этого у него не отнять. Клода все время эти самые комунясты беспокоят. Ладно. Может, он и в политике ни черта не смыслит. Но мне-то политика до лампочки. Мне главное – помереть хоть чуток пристойно. Клод прилично к людяˊм относится, а тебе со всей твоей политикой таким никогда не стать. Ума нахватался со всем этим образыванием, а я сколько добра тебе сделала – мне одни пинки достаются. Я хочу, чтобы ко мне хорошо относились, пока не померла еще. Ты всему научился, Игнациус, не научился только, как человеком быть.

– Хорошее отношение – не ваша судьба, – вскричал Игнациус. – Вы – явный мазохист. Хорошее обращение повергнет вас в смятение и погубит.

– Пошел ты к черту, Игнациус. Ты мне столько раз сердце портил, что я уж и со счета сбилась.

– Этот субъект ни за что не войдет в этот дом, покуда я остаюсь здесь. Как только он устанет от вас, вероятно, обратит свое извращенное внимание на меня.

– Это еще что такое, полоумный? Закрой сейчас же свой глупый рот. С меня хватит. Я сама о тебе позабочусь. Говоришь, отдохнуть хочешь? Я устрою тебе хорошенький отдых.

– Стоит мне подумать о моем дорогом усопшем отце, едва остывшем в своей могиле, – пробормотал Игнациус, делая вид, что смахивает влагу с глаз.

– Мистер Райлли умер двадцать лет назад.

– Двадцать один, – злорадно поправил ее Игнациус. – Видите? Вы уже забыли своего возлюбленного супруга.

– Прошу прощения, – бессильно вымолвил мистер Леви. – Могу я с вами поговорить, мистер Райлли?

– А? – переспросил Игнациус, только что заметив человека на крыльце.

– Вам чего надо от моего Игнациуса? – осведомилась миссис Райлли. Мистер Леви представился. – Вот это он самый и есть. Надеюсь, вы не поверили, когда он вам эту смешную историю рассказывал по чилифону тут как-то на днях? Я так из сил выбилась, что не успела трубку вырвать.

– Мы не могли бы все зайти в дом? – спросил мистер Леви. – Мне бы хотелось побеседовать с ним наедине.

– Мне-то что? – равнодушно пожала плечами миссис Райлли. Она окинула взглядом квартал и наблюдавших за ними соседей. – Вся окреснось и так уж все знает.

Тем не менее она распахнула дверь, и троица вступила в крохотную прихожую. Миссис Райлли поставила на пол бумажный пакет с кашне и абордажной саблей сына и спросила:

– И что вам нужно, мистер Леви? Игнациус! Выходи немедленно и поговори с этим человеком.

– Мамаша, мне следует уделить внимание своему кишечнику. Он взбунтовался против травмы последних суток.

– Выходи сейчас же из ванны, мальчик, и иди сюда. Так что вам нужно от этого самашетшево, мистер Леви?

– Мистер Райлли, известно ли вам что-нибудь вот об этом?

Игнациус взглянул на два письма, извлеченные мистером Леви из кармана пиджака:

– Разумеется, нет. Здесь ваш автограф. Покиньте этот дом немедленно. Мамаша, это тот самый изверг, который уволил меня столь бессердечно.

– И вы этого не писали?

– Мистер Гонсалес вел себя крайне авторитарно. Он не позволял мне даже приближаться к пишущей машинке. А в действительности он закатил мне довольно злобную оплеуху, когда моему взору случилось остановиться на какой-то корреспонденции, которую он в тот момент сочинял в известной мере ужасной прозой. Если мне дозволялось чистить его дешевые башмаки, я бывал благодарен. Вы же знаете, какой он собственник по отношению к этой вашей клоаке.

– Знаю. Но он утверждает, что ничего подобного не писал.