Сгущая краски (СИ)

Пальцы едва уловимо двигаются, тем самым натягивая тугие лески и опутывая пространство комнаты, подобно ловушке из паутины, где возможность свободно передвигаться есть лишь у паука, но не у его жертв, обречённых быть съеденными, если вовремя не придумают, как им высвободиться из почти смертельного плена.

– Как ты вообще поняла, что мы здесь? – натужно хрипит один из незнакомцев, в полной мере осознавая, что единственное неправильное движение лишит его конечности или даже жизни, ибо прочные лески, намертво сковывающие тело, готовы вот-вот разрезать его.

Ответом ему служит многозначительное молчание – Нико не собирается вскрывать свои карты только ради того, чтобы что-то в головах этих уродов да прояснилось. Вместо каких-либо слов, она аккуратно подхватывает со стола мобильный и переносит в руку, намеренно осторожничая с этим: чужаков на своей территории Суо не любит, и это дико выбешивает. А чем злее она становится – тем хуже даётся контроль над причудой.

Следующее мгновение это демонстрирует весьма наглядно:

Как только несколько нитей начинают шевелиться, пока она со скоростью света строчит сообщение и рассылает по всей линейке контактов, средний палец свободной руки у Нико нервно дёргается вниз. Специально или же по чистой случайности – не понимает даже она сама.

– Ах ты, сука! – болезненно вопит горе-шпион, попытавшийся выбраться из западни.

Одна из лесок впивается ему в ногу, разрывая кожу и разрезая икроножную мышцу. Камуфляж хамелеона – его причуда – тут же перестаёт быть актуальным. Не так-то просто контролировать квирк, испытывая при этом адскую боль.

– Есть у обучения в Юэй свои плюсы, – больше для самой себя, чем для наглых вторженцев, произносит Суо, игнорируя оскорбительные высказывания в свой адрес. – Преподаватели на геройском курсе с первых дней учат не колебаться, если жизни угрожает опасность…

– Да мы знакомы с тобой с тех пор, как ты ещё приютским крысёнышем была! Какая, нахуй, «опасность»? – грубо рубит её речь преступник.

И корчится, и орёт, и покрывает её грязной бранью с ног до головы. Потому что чувствуя боль, которая впивается в его плоть до кровавых брызг, заливающих пол и потолок из-за лопнувшей от натиска нитей кожи, невозможно смолчать.

Его слова, сплошь напитанные одной только фальшью, Нико не может выдержать, хотя с тех пор, как она слышала их в последний раз, прошло уже больше двух лет.

Они рвут её самообладание на мелкие-мелкие лоскуты, топят в жгучей ярости здравомыслие и нежелание портить свой мирный островок буйством нерадужных красок невзгод внешнего мира, ясно давая понять простой факт:

Ничего не забыто. И не будет никогда в жизни. О прощении и заикаться не стоит.

– Раскроешь свой поганый рот ещё хоть раз, и можешь попрощаться со своей исключительностью, Мицуру, – разгневанный взгляд нарочно проходится по дополнительной паре мускулистых рук, явно не по размеру всего остального тела, за спиной одного из старых знакомых. – Или мне лучше называть тебя Цвай? Такая теперь у тебя кличка в вашей злодейской шайке, если я правильно понимаю.

Трясущиеся в праведном гневе ладони влияют на причуду достаточно для того, чтобы тонкие переплетения мелко вибрировали вместе с ними, но по-прежнему не так сильно для того, чтобы сделать из преступников нарезку к праздничному столу. Если сейчас Суо поддастся наплыву эмоций и, дойдя до точки кипения, сожмёт кулаки, то выпытывать информацию будет не у кого.

– Мы поговорить пришли, сраная истеричка!

Её глубокий, дрожащий от клокочущей ярости, вздох даёт злодеям лишь самую малость свободы: перепачканные кровью путы осторожно перетягивают их руки и ноги чуть выше нанесённых ран.

– Не помню, чтобы приглашала вас на задушевные беседы.

Она на самом деле даже знать не хочет, что призракам прошлого могло понадобиться от неё теперь – когда жизнь наконец-то похожа на саму себя, а не на жалкое существование, которое Суо волочила, словно неподъёмную поклажу. Однако уверенность в том, что этот и подобный этому инциденты будут повторяться впредь, не даёт ей выкинуть из окна этих чёртовых переговорщиков прямо сейчас.

Выслушать тех, кого даже видеть тяжело – пожалуй самое бессердечное испытание, через которое придётся пройти Нико с тех знаменательных пор, когда её выкинули из дома.

– А ты никого и никогда не приглашаешь, так что приходится рассылать приглашения самим себе, – со знанием дела сипло выдаёт Мицуру. – Я бы мог порвать эти твои ниточки и прихлопнуть тебя, но мне нужно только поговорить. Позарез. Ничего больше, клянусь.

Нико трудно даже это – просто дать своё разрешение и открыть уши ради того, чтобы начать слушать.

Она нестерпимо хочет порезать их на серпантинные ленты. Сломать, раздавить, вымолоть в фарш, освежевать – сделать как можно больнее.

Потому что эти мрази заслуживают самого худшего в мире возмездия.

И делать им одолжения после того, как они оба угробили единственного по-настоящему важного для неё человека, да ещё и наихудшим способом из всех возможных…

Решение очевидно. И обжалованию оно не подлежит.