Сгущая краски (СИ)

Возможно дальнейших действий. А может быть каких-то объяснений. Или же самого разумного в сложившихся обстоятельствах – панического побега.

Чего Нико не совершит, даже будучи совершенно здоровой.

Потому что вся абсурдность ситуации устраивает её «от» и «до», даже принимая во внимание тот дикий, жуткий, выматывающий дискомфорт.

– Я справлюсь сама, сенсей, – Суо неловко ведёт плечами, по-доброму улыбается, дотрагиваясь озябшими руками до волос Айзавы, и, не встречая никакого сопротивления, аккуратно приподнимает их, чтобы убрать с лица. – Лучше передохните немного.

– У меня нет на это времени, – Нико не знает, волнуется ли он, но голос уже не слышится таким пустым и безразличным, а даже отдаёт оттенком бережной обходительности. Особенно ярко это слышится, когда герой неспешно добавляет многообещающее: – Сейчас нет.

Рассеивающийся плафонами простецкой люстры свет во всей красе демонстрирует крайнюю потребность мужчины в передышке, пусть даже не самой долгой: на бледном от усталости лице выделяется, как никогда раньше, синева под покрасневшими от недосыпа глазами.

– Если есть время возиться с моими ранами, – Суо стаскивает со своей растрёпанной белокурой косы резинку и аккуратно собирает густую, тёмную копну волос Айзавы в низкий хвост, слабо перетягивая его тонким жгутом. – Значит есть время и подремать чуть-чуть. – она незаметно втягивает в лёгкие приятный аромат мужского парфюма, которым теперь пахнут и её пальцы, а затем в шутливой манере риторически интересуется: – Или вы хотите, чтобы я легла рядом и проконтроллировала, чтобы вы отдохнули как следует?

Нико почти смеётся – она не задумывается о том, что может последовать за этим неосторожным вопросом. Ей даже почти не удивительно чувствовать лёгкую тень разочарования от того, что эта несмешная шутка никогда не станет рассматриваться, как серьёзное предложение.

Но такое срабатывает только с теми, кто ментальным возрастом помладше, чем преподаватель в Юэй.

– Ты это сделаешь, если я скажу, что хочу?

Суо понимает слишком запоздало: в разговорах с Айзавой нужно быть как можно осторожнее с любыми, даже самыми безобидными, словами.

Хотя бы потому, что он профессиональный герой.

Каждого, кто сделал когда-то выбор в пользу этой профессии, смерть вполне способна забрать сегодня, завтра или даже вчера: для подобных сомнительного рода ребячеств априори времени не существует.

Нико может смеяться сколько угодно.

Но в конце концов ответ у неё будет один, неизменный.

– Сделаю.

И пускай первооткрыватель волшебного зверя – «общественной морали» – крутит в гробу свои испепелённые временем кости сколько душе угодно.

xii. Lights – Magnetic Field.

Кажется, что от шутливого предложения до действительного поступка проходит, как минимум, несколько часов.

На деле же минует не больше одного. Просто время тянется густой, просахаренной вдоль и поперёк, патокой – нестерпимо долго и почти нудно.

Суо не видит, что там творится за плотно зашторенными окнами, но хорошо слышит в дребезжащей тишине, как погода снаружи продолжает изгаляться проливным дождём, воющим ураганом и тяжестью угольно-чёрных, почти грозовых туч.

Она на мгновение замирает с пустым, совершенно инертным взглядом, направленным на тёмную, тяжёлую драпировку гардин, и сумбурно вздыхает, прикладывая руки к голове и слегка ероша пальцами тёплые после горячего душа, потемневшие от влаги локоны: ноющими пульсациями боль мечется от затылка к вискам и обратно, делая шум дождя за пределами дома совершенно невыносимым.

Нико на самом деле не любит такие тучные, смурые дни, которым в году отводится целый сезон. Противно всё время чувствовать влагу, которой пропитан воздух, и слышать стук капель по земле.

– Высуши волосы, прежде чем спать ложиться, – хмуро напоминает Айзава откуда-то из-за компьютерного монитора, монотонно бренча по кнопкам клавиатуры и периодически разбавляя этот стук клацаньем мыши.

– Мне и так нравится, – Нико бесшумно скользит к рабочему столу и любопытно заглядывает мужчине через плечо. – Не волнуйтесь, здесь тепло, так что я точно не заболею.

Суо прячет улыбку за длинными рукавами мужской кофты, которую Шота временно позволил взять в пользование, и тянет носом тёплый воздух, жмурясь почти блаженно. Пахнет одежда по-особенному приятно: чем-то уникальным для неё, привыкшей теряться в многообразии ароматов мужских одеколонов, но не способной разобраться даже в том, какой парфюм ей нравится больше – естественный запах чистого мужского тела или же стирального порошка, отдающего чем-то бодряще-освежающим.

– Как знаешь. И ещё – если ты закончила нюхать чужие вещи – можешь уже идти спать, – обозначая то ли свою излишнюю проницательность, то ли наличие глаз на затылке, говорит герой. – Кровать сама найдёшь.

– Отдыхать без вас? – Нико спрашивает, сопровождая слова весьма выразительным, притворно-наивным наклоном головы, буквально слёту находя в собственном вопросе иронический, пошловатый подтекст. – Не пойду, – и сразу же напрочь о нём забывая. – Будем вместе бодрствовать, если так сильно не желаете спать.