Шабашник

– Что? – не расслышал отвлёкшийся на что-то Сергей.

– Ничего, так – мысли вслух. Не обращайте внимания. Вы ведь знаете кто такой Денис Давыдов?

– Ну да… Герой 1812 года, партизан, поэт.

– Именно так. А вы знали, что его поместье находилось вот здесь, на самом Бородинском поле? Примерно вот там, в низине, был барский дом, – она указала рукой куда-то в неопределённое место довольно обширного луга. – После революции семнадцатого года поместье пришло в запустение, а когда тут создали колхоз, то усадьбу определили под коровник. Теперь даже фундамента не найти. Кстати, именно Денис Давыдов, который был адъютантом Багратиона, убедил императора Николая I перенести на Бородинское поле прах князя.

– А я думал, что Багратиона похоронили там, где он погиб.

– Нет, Пётр Иванович умер от гангрены спустя почти месяц после сражения. Врачи неправильно поставили диагноз и не извлекли осколки ядра из раны. Князь преставился и был похоронен в селе Сима, которое во Владимирской области. Там он и покоился до тысяча восемьсот тридцать девятого года, пока не построили монумент героям Бородинского сражения на батарее Раевского – к этой дате и приурочили перезахоронение.

Маргарита Викторовна остановилась, посмотрела с какой-то тоской вдаль и продолжила:

– Следующее перезахоронение случилось спустя почти сто лет, когда благодарные потомки решили, что монумент не представляет ни исторической, ни художественной ценности, а потому взорвали его и отправили на переплавку. Конечно, тогда была пора, когда время текло иначе – пятилетка проходила за три года, на Донбассе симфонии давал энтузиазм, на горизонте мерещился коммунизм в обнимку с не отбрасывающим тени счастьем. Может быть тогда Багратион действительно казался каким-то незначительным генералишкой, павшим жертвой местечкового столкновения геополитических интересов двух царьков, носящего характер приграничного столкновения Переяславль-Залесского и Владимиро-Суздальского княжеств… При взрыве монумента было разрушено надгробие и кости героя остались лежать под открытым небом. Ходит легенда, что их не оставили на поругание, а потихоньку захоронили добрые люди, не поддавшиеся угару того окаянного времени. Кто говорит об учительнице, похоронившей кости героя в тихом овражке, а кто вспоминает батюшку, упокоившего бренные останки в монастырской земле. Как бы оно ни было, но когда в Перестройку хватились и стали восстанавливать утраченное к не совсем круглому юбилею, то смогли найти только эполету и несколько пуговиц от мундира, которые и похоронили в отреставрированной усыпальнице у подножия восстановленного монумента.

– Но я слышал, что в годы Великой Отечественной , когда обороняли Москву, Бородинское поле удерживали до последнего?

– Да, тут вы правы – за этот клочок земли держались, как за символ и стояли намертво. Только когда стало ясно, что фашист обходит защитников с флангов и скоро возьмёт их в кольцо, Жуков и Говоров приняли решение отступить. Дивизия отступила, но отступила она под знамёнами русских полков 1812 года, которые забрали из музея. Получилось, что немцы повторили судьбу французов – для обеих великих армий бородинский триумф обернулся пирровой победой, а отступившие с Поля остались в памяти народной героями.

Слушая этот горьковатый рассказ, Сергей глядел на монументы, встающие то там, то здесь, и чувствовал себя одновременно неловко, но радостно. Радостно потому, что в эту самую минуту он прикасается к чему-то однозначно великому и к этому великому он хотя и опосредованно, но причастен, потому что он – часть того народа, который дважды принял здесь решительный бой. Неловко же было потому, что он также, хотя и не напрямую, но виновен, ведь он также потомок тех, кто в диком угаре пустил на слом свою же историю, чтобы потом тщетно искать в пыли обрывки славного мундира.

– Теперь мы с вами дошли до монастыря, который основала Маргарита Тучкова. Открыли монастырь тоже в тысяча восемьсот тридцать девятом, вместе с монументом памяти и вместе с гробницей Багратиона. Спустя ровно девяносто лет, в тысяча девятьсот двадцать девятом году, монастырь закрыли, а его территорию назвали посёлком Ворошилово. Извините, снова получается возвращение к нашему предыдущему разговору, – Маргарита Викторовна кокетливо приложила руку к груди. – В новоявленном посёлке устроили школу, которой он и пробыл до немецкой оккупации. Значит, никакого батюшки, похоронившего Багратиона, тут не было, а была учительница, во-первых, потому, что вместо монастыря была школа, а даже если бы и был монастырь, то был он монастырём женским.