– Они попытаются уменьшить размер опухоли. Но лечение в основном паллиативное. – У нее в глазах снова заблестели слезы. – Врачи дают мне от трех до восемнадцати месяцев жизни. – Я растерянно уставилась на Мэдди, не зная, что говорить, и она, промокнув слезы, добавила: – Эмили не знает. Она не должна узнать.
– Хорошо, – кивнула я.
– Она думает, это просто мигрени. У дочери сейчас трудный возраст. Нынешний год для нее выпускной в средней школе, и… в последнее время с ней возникли кое-какие проблемы. – Мэдди посмотрела на меня. – У вас есть дети?
– Нет. Но у меня есть племянницы и племянники. Одному из них пятнадцать. Со мной он ведет себя мило, но вот своей матери, насколько я знаю, частенько устраивает веселую жизнь.
– Что совершенно нормально для его возраста, – сказала Мэдди. – Уж кто-кто, а мы это знаем. И такая нормальность нас вполне устраивает. Именно то, что нам нужно. Мы не хотим ставить ее жизнь в режим ожидания. Не хотим нарушать учебный процесс. Мы с Дэном серьезно поговорили и решили как можно дольше делать вид, что все в порядке.
– Но тогда она проведет с вами меньше времени, – заметила я. – Я хочу сказать, она проведет с вами меньше времени, чем в том случае, если бы была в курсе.
У Мэдди задрожала нижняя губа.
– Но захочет ли пятнадцатилетняя девочка сидеть у постели умирающей матери в ожидании страшного конца?
– Да, это очень нелегко, – согласилась я.
– Лучше я проведу меньше времени с дочерью, чем… чем…
– Хорошо, хорошо. Я понимаю, – вздохнула я.
У меня не было детей. Что я могла о них знать? Но похоже, выражение моего лица не успокоило Мэдди, и она продолжила:
– Мы думаем, она с кем-то встречается. С кем-то… – Мэдди замялась. – Кто старше ее. Нам так и не удалось выяснить, кто он такой. Но она поклялась, что рассталась с ним, и мы собираемся оставить все как есть. Придет время, и мы сообщим ей о моей болезни, однако пусть пока живет своей обычной жизнью. Мы не хотим давать дочери повод бежать за поддержкой к тому человеку.
Меня тронуло и вместе с тем немного удивило, что Мэдди поведала мне о своих семейных невзгодах, но, похоже, она больше не могла держать их в секрете, не имея возможности с кем-либо поговорить, кроме Дэна. Однако Дэн уже и так нес свой невыносимый груз проблем, переживал свою личную боль, и, возможно, Мэдди было легче поделиться с незнакомым человеком, чувств которого она не боялась задеть, поскольку не имела перед ним обязательств. Вот почему я сказала, что поступила бы точно так же, решив не говорить, что это не мое дело и я не жду объяснений, так как не в силах помочь.
Мэдди наклонилась поближе ко мне:
– На самом деле мы не можем рассказать о моей болезни никому из банка. Джерри, начальник Дэна, и Шэрон, жена Джерри, – наши друзья. Они регулярно бывают в нашем доме и, конечно, хорошо знакомы с Эмили. У них дочь одного с ней возраста, поэтому все тайное так или иначе может стать явным. Ведь сейчас дети постоянно общаются онлайн, и у них очень развиты горизонтальные связи. Поэтому мы решили не умножать сущностей сверх необходимого и вообще никому ничего не говорить.
– Выходит, о вашей болезни никто не знает? Даже ваши родители?
– Мои родители умерли. У мамы тоже была опухоль мозга, а у папы очень рано развилась болезнь Паркинсона. Так что мои перспективы не самые радужные… Я всегда это понимала, – вздохнула Мэдди. – Итак, да. Об этом знаем только мы с Дэном. А теперь, конечно, и вы.
– Послушайте, я буду держать язык за зубами, обещаю. У меня нет друзей в банке. Мне просто не с кем поделиться этой информацией.
– Я догадывалась. – Мэдди покраснела. – Ой, я вовсе не имела в виду…
– Понимаю, что конкретно вы имели в виду, – успокоила я собеседницу. – Вы совершенно правы. Я всего-навсего временная секретарша. Никого не интересует мое мнение. И кстати говоря, я не собиралась обсуждать сегодняшний инцидент.
– Знаю. Тейт, вы мне нравитесь. Я чувствую, что могу вам доверять, – с натянутой улыбкой кивнула Мэдди.
– Вы тоже мне нравитесь. И вы действительно можете мне доверять.
Тем временем внизу хлопнула входная дверь, и в прихожей раздался звук голосов. Мэдди поспешно прижала палец к губам, и мы сразу замолчали. Сперва до нас донесся глубокий низкий голос Дэна, но, что именно он говорил, было не разобрать, а потом послышался пронзительный, возмущенный голос Эмили. Дэн что-то ответил успокаивающим, мягким, спокойным тоном, затем раздался грохот шагов Эмили вверх по лестнице, однако на лестничной площадке шаги стихли – девочка, похоже, вспомнила, что сказал ей отец, – после чего глухо стукнула дверь ее комнаты.
– Вы не поверите, но это она еще в хорошем настроении, – повернувшись ко мне, прошептала Мэдди.
– Я была самым ужасным подростком на свете, – улыбнулась я, и тут в мою голову закралась странная тревожная мысль, причем даже не мысль, а скорее некое ее подобие.
Тут в спальню вошел Дэн. Он осторожно закрыл за собой дверь, и я поспешно вскочила с места.
– Я, пожалуй, пойду, – прошептала я Мэдди. – Чтобы вам потом не пришлось объяснять Эмили, кто я такая и что делаю в вашей спальне.