Шаг за шагом вслед за ал-Фарйаком

А вот еще одна госпожа, гордая, со смелым взглядом, избалованная [...]{298} Видя ее шествующей по городским рынкам, улицам, переулкам и закоулкам, каждый житель города чувствует, что своим взглядом и всей своей повадкой она призывает их надеть приличное платье, а затем приблизиться к ней, следовать за ней [...]{299} В любом женском собрании она держится как главная и критикует своих соседок за то, что они смотрят в окошко, смеются, наряжаются, душатся духами, носят украшения и кокетничают. Но ты забыла, госпожа моя, тот день, когда ты сказала своему старикану: «Любой влюбленный изменится в лице, когда произнесут имя его любимой». На что он ответил: «Необязательно». Ты проявила упрямство и настаивала на своем. Он тоже заупрямился и продолжал с тобой не соглашаться. Ты предложила ему: «Назови мне имя…», и вдруг спохватилась и замолчала. «Чье имя?» — подозрительно спросил он. Ты засмеялась и ответила: «Не знаю». И ты забыла тот праздничный день, когда старикан вывел тебя прогуляться и развлечься, а у тебя грудь была наполовину обнажена и сияла и переливалась на солнце. Он заметил это не сразу, только, когда обернулся к тебе. Ты сослалась на сильный ветер. В другой день, когда вы гуляли, ты была так поглощена своей любовью, что, забывшись, сказала: «За любимого я жизнь отдам». А когда он спросил, о ком ты говоришь, ответила: «О тебе и только о тебе». А еще ты забыла тот день, когда отправила свою служанку отнести послание, и обед, на который ты пригласила своего воздыхателя, и утро, когда ты опоздала, и вечер, когда надушилась духами [...]{300} Не достаточно ли всех этих случаев, чтобы соседка начала указывать на тебя пальцем?

А в это время митрополит Атанасиус ат-Тутунджи стал переводчиком на арабский язык и новоиспеченным писателем, хотя его задница не выдерживает такой нагрузки. Он и не подозревает, что со своим знанием арабского он сам очутился в заднице, так как не знаком с простейшими правилами правописания. Он старается, трудится денно и нощно, спешит, заискивает, бахвалится, выставляет себя знатоком [...]{301} Словно и не было ни Сибавайхи{302}, который дал бы ему оплеуху, ни Ибн Малика{303}, который обругал бы его, ни строгого охранителя чистоты арабского языка ал-Ахфаша{304}, который откусил бы голову этому подлецу! Как может человек считать себя знатоком языка, если он его не учил, писателем, если он ничего не читал, правоведом, если он не знаком с законами? Глядясь в зеркало, он видит в нем свою физиономию, но не видит своего невежества. Ум отражается в книгах. А он, читая книги ученых, ничего в них не понял, этим и ограничились его познания.

Однако Атанасиус ат-Тутунджи, митрополит Триполи Сирийского, поживший во всех странах, кроме своей собственной, не прочел ни одной ученой книги. Предел его познаний в грамматике — причастия действительного и страдательного залогов, в риторике — понятие об отсутствии выраженных грамматических влияний, в правоведении — раздел об осквернениях, в метрике — подвижный ватид{305}, в учении о фигуративной речи — прием «возвращение конца к началу»{306}. Это все, что он знает и чем похвалялся перед учениками школы ‘Айн Тараз. Что же касается причин его бегства из школы в Рим, а оттуда на Мальту, с Мальты в Париж, из Парижа в Лондон, из Лондона опять на Мальту, а в этом году снова в Лондон проездом через несколько городов Австрии, то в этой стране он приобрел дурную репутацию — о чем писали в газетах, — и ему было запрещено заниматься профессией, к которой он привык за многие годы. Во время пребывания в Лондоне к этому добавилось то, что он собрал группу певцов и певиц из Халеба и соблазнил их выступать в лондонский сезон, предварительно обговорив финансовые условия. А потом потребовал вернуть ему выданный им кредит и отдать часть денег, которые они заработали самостоятельно, без его участия. Столь неприличное поведение и причиненные им убытки вызвали общее недовольство. Подробнее об этом писать в книге не стоит.

Возможно, тут читатель скажет: «Ты, сочинитель, обвиняешь людей в неумении прилично себя вести. Но, на мой взгляд, ты сам показал в этой главе свою невоспитанность, говоря неприличные вещи о женщинах. Ты превзошел Ибн аби ‘Атика{307} и Ибн Хаджжаджа»{308}. На эти слова я отвечу: «У меня было две цели: первая — продемонстрировать красоты нашего замечательного языка, вторая — побудить читателей, в чьих домах стены увешаны курительными трубками, покупать книги о языке. Кто-то прочитает их, кто-то послушает чтение, один дочитает до конца, другой бросит на середине. Как говорится, у кого во рту горчит, тот не чувствует сладости. Но я припадаю к ногам госпожи плоскогрудой, госпожи божьей коровки, госпожи, что чернее сажи, и госпожи дряхлой, усохшей, и молю их простить мне тиранию моего пера — я не усну всю ночь, зная, что они гневаются».

20 ВОРОВСТВО МИТРОПОЛИТА