Шаги Командора или 141-й Дон Жуан

Время переменилось, но пространство оставалось прежним. «Махи» и «мачо» сменили, так называемые «ночные кошки»; они нынче чуть ли не до утра не смыкали глаз и неверными пьяными шагами устремлялись к автобусам-«бучо», то бишь «совам», и разъезжались по домам или по отелям. Сейчас, стоя на балконе, я ясно слышал их голоса и смех. Какая-то дама тащила в темные кущи своего поддатого и ругавшего кого-то мужа ли, возлюбленного ли. «Кортеха», – то есть сердцеед и волокита исстари в Испании слыл волне авторитетным и приличным человеком, даже достойным зависти. Быть может, и наш Орудж-бей в одной из гостиниц старых времен переживал амурное приключение с какой-нибудь «махой», может, даже попадал в дуэльные передряги и выяснения отношений со шпагой в руке; может быть, он стал жертвой выслеживавшей его инквизиции или просто обыкновенного грабителя на одной из извилистых улочек незнакомого города… Возможно, именно после этого Карл Третий запретил длинные плащи, которые нравилось носить «мачо». Ибо плащ-«боелшо» для разбойников мог служить прикрытием самого опасного и страшного оружия… Мадридцы воздвигли Карлу Третьему памятник за другую немаловажную заслугу – избавление города от запаха навоза.

Я пожалел, что родился не четыреста лет тому назад. Но, может быть, и наши предки мечтали родиться четырьмя столетиями позже… Я всегда завидовал жителям минувших веков. В те времена, должно быть, в мире было очень интересно жить, множество открытий оставалось еще впереди. Жизнь становится осмысленной в исканиях.

Мои размышления могли затянуться, потому я, прервав их, вернулся в комнату, лег в постель, чтобы взять реванш у обманувшего меня сна, но это было тщетно, и рано утром я вышел в город. День был воскресный, и визит в посольство я отложил на завтра. Я побродил по центральной площади, поглазел на голубей, искавших поживы у монумента Филиппу Третьему. Голуби неслышно ступали розоватыми лапками по голове короля.

Столичные жители и туристы понемногу стекались на площадь. Ночные сюжеты остались позади. Испанское солнце начинало являть свою щедрость. У меня сосало под ложечкой из-за скудного ужина накануне; вернувшись в отель, я налег на завтрак с удвоенным энтузиазмом, и мой желудок добился своего.

Мне удалось и вздремнуть; проснулся уже к полудню. Была пора выходить на улицу, где витал дух испанских рыцарей.

Швейцар был тщедушным человеком, при разговоре часто подергивавшим плечом. Я не понял, почему такому замухрышке вверили контроль за ситуацией у дверей. В случае «форс-мажора» он бы не управился и с каким-нибудь зеленым юнцом.

Утренняя прохлада давно истаяла под щедрыми лучами солнца, мадридцы и туристы заполонили улицы, больше всего радовалась погоде и фиесте ребятня; Испания переживала футбольный энтузиазм. Все – и стар, и млад носили рубашки с портретами Рауля, Пиоля… На улицах красовались оптимистические лозунги «Испания – чемпион». «Одна страна – один гол». Мне вспомнилась, при моей давней иранской поездке, в стране, получившей путевку в «мундиал», похоже, никого не интересовали футбольные перспективы, так как было не до футбола, на улицах бросались в глаза портреты шехидов Ирано-Иракской войны, изображения Хомейни и его изречения.

«Одна страна – один гол» ассоциировался с заветами и принципами предков испанцев; некогда иерархи испанской католической церкви, кардиналы возгласили идею «единая нация – единый язык – единое государство», и проживавшие здесь свыше четверти миллиона морисков-мусульман, обратившихся в христианство, и столько же евреев были выдворены из страны. А до этой «чистки» их заставили сменить национальные одежды на испанское облачение. Когда в 1614 году «мориски» – заправские ремесленники и радивые землевладельцы – насильно изгонялись из страны, архиепископ Валенсии не удержался от тревожного восклицания: «А кто же будет шить нам обувь?»

.. В одном из дворов возникла потасовка. Футбольная «торсида» зашпыняла мальчугана в футболке с портретом Рональдино, изорвав его одежду в клочья. Оказалось, незадачливый пацан считал Рональдино испанцем и думал, что будет играть за сборную Испании. Но этот зубастый и губастый бразильский легионер барселонского клуба защищал честь своей родины.

Я прогулялся вдоль набережной реки Манасанарес. Город, заложенный маврами в 9-м веке, рассыпался по обеим берегам реки. Мадрид, избранный в 1561 году испанцами своей столицей, город многоликий и пестрый. Глядя на Манасанарес, я вспоминал дотоле виданные реки. Самые близкие душе моей, родине реки – Араке и Кура. Я вдосталь накупался в их водах, отведал вкусных тамошних рыб…

В прекрасной Праге мне особенно полюбился мост через Влтаву; по вечерам там, бывало, бродил не без амурных приключений.

В студенческие московские годы зимой любил кататься по скованной льдом Москвы-реке…