Шакарим

Следуя устоявшейся привычке доводить начатое дело до конца, зимой 1925/26 года Шакарим закончил перевод «Хижины дяди Тома» Гарриет Бичер-Стоу. К переводу приступил еще в конце 1918 года, когда после многолетней помощи своего друга Аупиша на зимовке в Кен-Конысе внезапно озаботился его социальным статусом.

Поводом к беспокойству и прозрению послужило именно знакомство с романом Бичер-Стоу, написанным ею почти сто лет назад, в 1852 году. Он был переведен на русский язык и публиковался в качестве приложения к журналу «Современник» еще в 1858 году. Многие годы демократические круги России рассматривали роман о рабстве в Америке как косвенное опровержение крепостничества в России.

Шакарим использовал наемный труд, по сути, всю сознательную жизнь. И его определенно смущала несвобода, в которой неизбежно оказывался наемный рабочий, как бы доброжелательно к нему ни относились работодатели.

«Хижина дяди Тома» окончательно ниспровергла представления о незыблемости деления кочевого общества на баев и их работников. О социальной революции поэт, конечно, не помышлял, но посчитал себя чуть ли не рабовладельцем, угнетающим Аупиша в Кен-Конысе. Он немедленно отправил тогда Аупиша домой, материально вознаградив за верную дружбу и многолетнее служение. И приступил к переводу так впечатлившей его «Хижины дяди Тома». Но завершил только сейчас, в середине 1920-х годов.

Говорить что-либо о работе Шакарима сложно, ибо перевод «Хижины дяди Тома» считается утерянным. Поэт упомянул о нем в письме Сабиту Муканову в 1931 году:

«Перевод романа «Адиль и Мария», наверное, в Алма-Ате у Бакдаулета Кудайбердыулы, который переехал туда на работу. Его адрес: Алма-Ата, улица Лепсинская, № 63. У него же, вероятно, и выполненный мною перевод на казахский «Хижины дяди Тома’’ американки Бичер Стоу о жизни рабов. Он взял их с разрешением на печатание. Обе эти вещи один наш юноша переложил на стихи. Если найдете их, буду согласен, чтобы вы напечатали мои прозаические вещи. По поводу их стихотворных переложений решайте сами».

К сожалению, ни упомянутые переводы, ни их стихотворные варианты не были найдены.

Среди других произведений, созданных в Саят-кора, выделяются стихи с элементами суфийской образности. Поэту, конечно, хотелось под конец жизни упорядочить религиозные воззрения, о которых писал многократно и прежде в потоке стихов. Цель оставалась все той же — постижение истины и исследование божественной тайны, то есть тайны души, которая неведома внешнему миру.

В стихотворении «На истинном пути страданий нет…» Шакарим утверждает, используя распространенный символ — глаза (очи), мотивы духовного горения:

Чтоб душу разглядеть, глаза раскрой.
Чтоб истину узреть за разговором,
Нам не разрешено, мой дорогой,
Бродить с пустым или бездумным взором…

Поэт, как и подобает истинному творцу, не проводил границ между философским и религиозным мышлением. И, может быть, именно по этой причине почти все поэтические замыслы в эти годы осуществлялись в рамках суфийской эстетики, открывшей для него новые приемы выражения. Шакарим ощущал близость к суфийской культуре, которая признавала существование Бога и бессмертие души. Потому и носит стихотворение «На истинном пути страданий нет…» программный характер:

Сумей сначала душу распознать,
Настрой на звук повышенного спроса.
И если хочешь истину познать,
Задай себе три основных вопроса.

Итак, познание души — символа духовной, нетелесной сущности человеческой личности — должно, по мысли поэта, предшествовать познанию истины. Но и последнее невозможно до тех пор, пока человек не решит для себя «три основных вопроса»:

Чем станем после смерти, не спеша?
Откуда мы, от нас какая польза?
Мой разум — зеркало, а «Я» — душа,
И все исчезнет так, бездушной скользью?

Но как, на что влияет пустота?

И может ли исчезнуть все, что было?