Шах и мат

Еще один документ устанавливал, что прежняя война, принесшая миллионы смертей, была в немалой степени предприятием президента, сенаторов и фирмы Хорлэй с целью обогащения и наживы на боевых припасах, а также займах иностранным державам Европы. Это были документы, омытые кровью миллионов, документы, равных которым не было еще в истории, даже в богатой преступлениями истории капитализма. И последний документ устанавливал, что сенатом было дано тайное приказание прокурорам С. Ш. С. А., полиции всех штатов и сыщикам не чинить преследований черносотенной организации Ку-клукс-клан, во главе которой стояли три сенатора, пять капиталистов, мисс Хорлэй и ее брат Акула Хорлэй.

За этой газетой устроили охоту мобилизованные полицейские всей Америки. Ее выхватывали из рук и сжигали, а читавших немедленно арестовывали. Но, несмотря на экстренные меры, множество экземпляров этой газеты оказались в карманах рабочих, их читали ночью, и этой ночью много тысяч одурманенных до сих пор голов, тех, кому вбивали дурман капиталистическая пресса, капиталистическое кино, капиталистические школы – много тысяч голов прояснились и уразумели, в чем дело. Много тысяч рабочих поняли ясно, что такое капиталистический строй, и поклялись отдать свои силы на освобождение от него. В эту ночь выросли силы сознательного пролетариата, и это было самым страшным ударом для капиталистов и их правительства.

В эту же ночь произошло следующее.

Вечерний выпуск Нью-Йорк Экспресса устами Гарри Стоуна сообщал интервью с генеральным прокурором С. Ш. С. А. мистером Вастоном. Мистер Вастон сообщил:

«Убийцы Хорлэя Старшего открыты. В эту ночь я разберусь в доставленных мне документах, открывающих целый ряд преступлений, и завтра оглашу имена! Я знаю, что это очень тяжело, но я – честный чиновник и исполню свой долг!»

Осторожный Гарри Стоун воздержался на этот раз от восхваления прокурора и сообщил обо всем очень сухо, без особых бульварных выкриков: тонкое чутье подсказывало королю репортажа, что здесь опасно становиться на чью-либо сторону и надо выждать, чтобы затем разразиться ураганом восхваления победителю в этой темной истории. Гарри Стоун недаром был лучшим репортером капиталистической прессы.

Газеты, в том числе социал-демократические, очень сдержанно передававшие интервью с прокурором С. Ш. С. А., вышли в девять часов вечера. А в десять часов вечера вышли экстренные бюллетени, сообщавшие об отставке генерального прокурора С. Ш. С. А. мистера Вастона и о замене его новым прокурором мистером Джоном Кальвином. Мистер Джон Кальвин уже проявил себя достаточно в деле о стачке рабочих на верфях на Гудзоне, результатом которого была ссылка на принудительные работы и заключение в тюрьмы около ста рабочих.

А в двенадцать часов ночи прежний прокурор мистер Вастон был убит неизвестно кем у себя в кабинете, и документы, над которыми он работал, были похищены.

Убийство не произвело особого впечатления, так как газеты печатали о нем на десятой странице петитом. На первой же странице лились дифирамбы Гарри Стоуна новому генеральному прокурору мистеру Кальвину.

«Сто процентов американской крови! Портрет мистера Кальвина в профиль! Портрет его покойной жены. Мистер Кальвин в автомобиле. Мистер Кальвин в рабочем кабинете! Мистер Кальвин играет в крокет! Мнение мистера Кальвина о деле Хорлэя! „Я открою настоящих убийц! „».

В десять часов утра газеты сообщили, что арестованная по недоразумению и нашедшаяся таинственным образом мисс Хорлэй освобождена по приказанию нового генерального прокурора и прибыла к себе во дворец. Газеты, захлебываясь, сообщали о новом умопомрачительном туалете, в котором мисс Хорлэй появится в опере.

И огромными, гигантскими буквами газеты сообщали:

«Виновники найдены! Арестовано десять человек! На электрический стул! На электрический стул! Мнение прокурора! Мнение Чарли Чаплина! Мнение Мэри Пикфорд!»

И так далее, в стиле Гарри Стоуна, который заработал в течение недели сто тысяч долларов и собирался купить себе виллу в окрестностях Сан-Франциско…

На заводе автомобилей «Хорлэй и К^о» широкоплечий человек по имени Джон сказал своему товарищу:

– Мы дали первый бой. И он увенчался успехом!

Его товарищ, более молодой и наивный, юноша лет двадцати, сказал:

– Но ведь ее освободили? Разве мы выиграли?

Глаза Джона, выражавшие огромную волю и не знающий преград ум, прищурились, когда он ответил: