Шалопаи

– Но не тебя же! – Башлыков рассвирепел. – Это моя зона! Моя ответственность. Вы-то с Фрайерманом тут при чём?! Жаба взяла, что не поделился? Так скажи, – решу! Чего ж – намёками?

Оська тихо засмеялся, – ему ещё и приходилось оправдываться.

– Семён Захарович! Вы выявленную сумму помните? Хищение в особо крупных размерах – расстрельная статья – свыше 10 тысяч рублей. А у Вас получается, – двадцать шесть расстрелов.

– Патронов не хватит! – огрызнулся Башлыков.

Оська перестал улыбаться. Нахмурился.

– По возвращении гендиректора материалы по Вашим припискам будут переданы в ОБХСС. Надеюсь, Вас вместе со всей Вашей артелью арестуют и пройдёт показательный процесс, – он сбился, взволнованный. – Чтоб не засоряли…

– Теперь понял, – перебил Башлыков. – Правду говорят, где два еврея, там склока. И что вы за нация такая? Если другому хорошо, так вам сразу не по себе. Фрайерман, тот просто дурак. А вот чего ты добиваешься, не возьму в толк. Только рано ты похороны затеял. Мы здесь вдвоём. Потому знай: я не один в этом интересе. И ответка на твою подлянку прилетит!

Он вышел, хлопнув дверью. Граневич остался в лёгкой оторопи. Башлыков ни в малой степени не считал нужным объясняться. В кабинет к Главному инженеру он пришёл не оправдываться, а отстаивать своё право безнаказанно воровать.

Комкова на месте по-прежнему не было. Поговаривали, что на работу уже не выйдет. Исполняющий обязанности Горошко вновь улетел в Италию.

Время меж тем шло. Участились пересуды внутри комбината. Заговорили о связях Башлыкова, делающих его якобы неприкасаемым. Терпеть безнаказанность бесконечно, по мнению Оськи, было недопустимо. Граневич сам подписал письмо от имени комбината и вместе с Фрайерманом подъехал к начальнику ОБХСС области. Тридцатипятилетний подполковник, недавно с повышением назначенный на должность, встретил комбинатовских визитёров приветливо. Принял пакет документов. Полистал.

– Изрядно поработано, – констатировал он. – Мне бы в штат таких ревизоров. Надумаете увольнять, предупредите. Тут же возьму… А это оставьте, конечно. Поручу, чтоб тщательно…

Он поколебался:

– Но было бы лучше, если б провели коллективным решением. Что-нибудь через профсоюз. Типа постановили – осудили. Чтоб не органы как запруда для перестройки. А сам трудовой коллектив инициировал.

– Вам-то чем лучше?! – вскипел Фрайерман. – Кто ни подпиши, хищение налицо.

– Да, да, конечно. Но всё-таки глас, как говорится, народа… В свете последних веяний…

Фрайерман с Граневичем вышли из дверей УВД на площадь Мира. Остановились закурить возле постового милиционера.

– Ты что-нибудь понимаешь? – поинтересовался Борис. – Мы ему крупнейшее хищение подносим, а он отбивается. Сумма такая, что – посади и беги за орденом. Даже раскрывать не надо. Всё на блюдечке с каёмочкой. А вижу, не побежит.

Оська озадаченно кивнул.

– Да, похоже, обогнали нас. Ему уж всё объяснили. И так объяснили, что ввязываться почему-то боится, – согласился он.

– О времена! О нравы! – Фрайерман патетически воздел руки к небесам.

По возвращении на комбинат Граневич, не заходя в свой кабинет, прошел в партком. Павлюченок был в одиночестве. Высунув от напряжения язык, работал с документацией. Физиономия Павлюченка при виде приятеля скукожилась, будто куснул лимон. С чем пришёл, понял сразу.

– Не путай ты меня, – попросил он. – Сонька, какая-никакая, а жена. Хоть и разбежались, и разные теперь карманы, но для других – вроде, как семейственность. Сам должен понимать, что я в двойственном положении.

– Да ты, сколько тебя знаю, всё время в двойственном положении. В смысле – раком, – в сердцах бухнул Оська.

– Ну, ты тоже не очень-то себе позволяй! – огрызнулся Павлюченок. Но Граневич уж вышел.

Котька вздохнул, запер дверь, махнул очередной стопарик водки и вернулся к прежнему занятию – систематизации наглядной агитации. Перебирал. Умелой рукой чертёжника пририсовывал виньетки на заголовки. Это успокаивало.

Граневич с нетерпением ждал возвращения Горошко.

Наконец, тот приехал. Сам зашёл к Главному инженеру. Поджарый. В лощеном итальянском «прикиде». С новым контрактом.

– Насчёт Башлыкова доложили, – опередил он Оську. – Сразу по приезде составил разговор. Все деньги приказал в течение недели вернуть в кассу.

– И вернёт?

– Без всякого сомнения!

В это как раз Оська поверил, – наворовал достаточно, с лихвой. Попался – почему не вернуть от греха, раз уж всплыло на поверхность? Ясно, что не единственные.

– Что дальше? – уточнил он.

Горошко урезонивающе покачал головой:

– Остынь, Осип. Уж больно ты кровожаден стал. Чуть кто споткнулся, сразу на нары норовишь наладить. Знаю, что уж в ОБХСС через мою голову успел побывать.

– Пришлось, – подтвердил Оська. – Директора-то всё нет на месте… Ты что, собираешься спустить на тормозах?!

Горошко поморщился:

– Нет конечно. Это и педагогически неверно, и для коллектива был бы дурной пример. С должности замдиректора снимем с понижением. Останется просто начальником ОКСа. С испытательным сроком.

– Весь комбинат ждёт, чем всё кончится, – напомнил Граневич. – И если Башлыкову сойдёт с рук… Дисциплина посыпется.