Шалопаи

Горошко, собиравшийся выйти, присел на угол кресла.

– Ося, нам вместе работать. И.О. директора и Главный инженер – как две руки. И мы должны быть едины. Хотя бы понимать друг друга. То, что произошло, – безобразие. И за Башлыковым я лично теперь буду присматривать не в два – в четыре глаза, – он демонстративно приснял очочки. – Но мы не можем давать волю эмоциям. А должны соотносить вред и пользу. Башлыков на сегодня комбинату нужен. Только недавно ухитрился реализовать неликвид из ТЭЦ. Собирались на убытки списывать. А он реализовал. И уже на этом с лихвой перекрыл сумму приписок. С этим хоть согласен?!

Оська упрямо поджал губы:

– Не согласен! Вор всегда вор! И если останется безнаказанным, перезаражает всё живое. Это же гниль!.. Я буду добиваться.

Горошко поднялся, ссутулившийся.

– Вот я и говорю, – непонятно закончил он разговор.

Многомудрый Фрайерман, научившийся за это время не удивляться, не удивился и на этот раз.

– Осип Абрамович! Ты ребёнок. Горошко прогонит Башлыкова? Да не смеши. Все контракты с AGNA через СП. А СП – это Башлыков. Что они там на входе химичат, мы с тобой не знаем. Зато они друг о друге знают всё.

Осип тяжко выдохнул. Недавно на таможне было арестовано оборудование для комбината, поставленное из Италии. Граневичу пришлось выезжать разбираться. Оборудование оказалось устаревшим, к тому же куплено по заведомо завышенным ценам. Все договоры от имени комбината подписаны исполняющим обязанности генерального директора Горошко.

Граневич пытался найти поддержку в партийных и государственных инстанциях: в Комитете партийного и народного контроля, в КРУ. Его подбадривали, одобряли. С каждым разом, впрочем, всё суше.

Но что гораздо более расстраивало Оську, – не находил он поддержки у прежних земцев. Все соглашались, что воровство недопустимо:

– Испохабил Семён идею. Всем своей жадностью подгадил.

Но, когда разговор доходил до публичной огласки, мялись:

– Взгреть надо, чего там? Может, и выгнать. Но без огласки. Чтоб комбинат не позорить.

Проворовавшегося Башлыкова сначала сторонились, некоторые не пожимали руку. Но многие вопросы не решались без согласования с ОКСом. К тому же деньги Башлыков в кассу вернул, так что волна осуждения потихоньку схлынула.

А вот инспекторы и ревизоры, с нелёгкой руки главного инженера, зачастившие на комбинат, вызывали растущее раздражение.

В противостоянии Главного инженера и начальника ОКСа общественное сочувствие всё больше склонялось к Башлыкову. В стремлении загасить конфликт внутри комбината, не вынося наружу, все, кажется, были единодушны.

Граневич ещё раз зашёл к Павлюченку.

– Давай собирать партком, ставить вопрос об исключении Башлыкова из партии, – потребовал он.

Павлюченок замялся:

– Можно, конечно. Но оно тебе надо? Не из твоего же кармана…

– Какой же сволочью ты стал! – вспылил задёрганный Оська. Нервы его за время пустопорожнего хождения по инстанциям начали сдавать.

– Будет тебе сволочиться, – Котька с тоской скосился на бар, где стояла початая чекушка. – Тебя бы на моё место.

– Вот и получается, что я на твоем. Я, Главный инженер, твою работу делаю. У тебя коммунист, руководитель проворовался, а ты тянучку тянешь. Выноси вопрос на партком.

– Ну, если настаиваешь, – вяло согласился Павлюченок.

Перед началом парткома Оська, проходя мимо двоих поммастеров, краем уха зацепил разговор.

– Что сегодня на парткоме? – поинтересовался один.

– Два жида человека гробят, – ответил другой.

Граневич резко обернулся и наткнулся на жёсткий неприязненный взгляд: сказанное предназначалось для его ушей.

Первое слово на парткоме было предоставлено Главному инженеру. Граневич повторил то, что говорил многажды и всюду: руководитель ОКСа, коммунист Башлыков совершил крупное хищение, в которое втянул множество других людей. Такой человек не может не только руководить подразделением, но и состоять в рядах партии. Потому ставится вопрос о его исключении.

Поднялся Горошко:

– Вот уж длительное время конфликт между Главным инженером и начальником ОКСа сотрясает наш комбинат и препятствует нормальному трудовому процессу. Коммунист Башлыков допустил крупные приписки. Но официальные органы, в которые были переданы материалы, уголовное дело не возбудили. Обвинение не предъявлено. А значит, говорить о хищениях мы формального права не имеем. Причинённый комбинату ущерб Башлыков погасил, свою вину искупает повседневным трудом. Считаю, что можно ограничиться строгим выговором с занесением в личное дело.

Больше желающих высказаться не нашлось. На голосование были поставлены оба предложения. Большинством голосов при двух против было принято предложение ограничиться строгим выговором с занесением.

– Это бесчестно! – выкрикнул Фрайерман.

– А тебе, как в прежние времена, пока человека не сожрёшь, не уймёшься? – ответил секретарь парткома. Поднялся:

– Ну что, товарищи, будем заканчивать?

Он с беспокойством скосился на Граневича. Оська что-то быстро строчил.

– Ещё вопрос, – он поднялся, – багровый, в крапинку, протянул написанное Павлюченку. Спохватившись, извлёк из запасного кармана партбилет, положил рядом и быстро вышел.