Шаман-гора

Я представил себе состояние униженного и оскорблённого Степана. Да, разбойнички, тут вы явно перестарались. Если сейчас этому пареньку дать свободу, то он начнёт рвать вас на куски.

Причём голыми руками. Но ужасней всего было то, что я увидел дальше. Я увидел наших девчонок. Вот уж воистину то, что при любой войне и беспределе самый большой груз испытаний и позора ложится на их хрупкие плечи.

Я невольно передёрнулся от отвращения, когда увидел, как деловито и безжалостно здоровенные бородатые лохмачи прямо здесь же на земле раскладывают беспомощно извивающиеся девичьи тела. Эти, в отличие от хунхузов, ни капли не размышляли о том, стоит ли заботиться о девственности доставшихся им трофеев или нет. Они торопились утолить свои скотские потребности, ни в коей мере не задумываясь о возможных последствиях.

Одежда с девушек была уже сорвана, а на теле даже в темноте были видны кровоподтёки и синяки. Разбойники весело ржали. А кое-кто из них уже спустил свои портки и в возбуждении переступал с ноги на ногу. Этих гоблинов не трогали ни мольбы рыдающих девушек, ни их молодость. Поистине татаро-монголы в захваченной деревушке.

Перед тем как увидеть эту картину, я хотел спокойно выяснить численность банды и составить план дальнейших действий. Но отвратительное зрелище круто поменяло мои планы. Глаза накрыла красная пелена, а скулы свело от лютой ненависти. Меня уже не волновала ни численность врага, ни его расположение.

Как говаривал Наполеон, если нет плана, то для начала ввяжись в сражение, и с криком «Что, суки, комиссарова тела захотели?» я вступил в бой.

Выскочив из-за деревьев, я через пару секунд оказался рядом с насильниками. Револьвер в моей руке шесть раз выплюнул горячую смерть. Промахнуться с такого расстояния мог только конченый алкоголик с трясущимися с похмелья руками. И я не промахнулся.

Где-то в подсознании я отмечал происходящее на поляне перед костром. Впечатление было такое, словно моя душа вылетела наружу и наблюдает сверху за тем, что делает моё тело. Вот с расширенными от ужаса глазами валится один… второй… и третий разбойник. Я даже вижу изодранную до дыр одежду, которая с трудом прикрывает их худые телеса. Они лежат, сверкая бесстыже оголёнными задницами, а один так и вовсе завалился голым задом в костёр. Все пытаются спастись от обезумевшего тела с револьвером в одной руке и ножом в другой.

Что за неприятный запах? Ничего страшного. Это от костра потянуло жареной человечиной. Вытащить завалившегося туда разбойника некому, а ему самому уже всё равно. Но разъярённому телу не до этого. У него кончились патроны, и оно, перехватив револьвер за ствол, орудует им как молотком. По пути оно разрезает ножом путы у лежащего на земле человека и следует дальше.

А как это тело управляется с ножом! Просто любо-дорого посмотреть! На всём его смертельном пути разлетаются брызги крови и слышны предсмертные вопли обречённых.

Но почему никто не просит о пощаде? А, они понимают, что это бесполезно. Слишком велики их грехи. Это беспощадное тело пришло сюда не миловать, а карать. Несколько человек умудряются спастись бегством. Ну и хрен с ними. Видно, они были грешны меньше остальных. И только после того как некого стало резать, моя душа вернулась в телесную оболочку. Форма и содержание обрели своё единство.

Переведя дух, я огляделся по сторонам. Закон диверсантов — пленных не брать — был сполна претворён в жизнь. Сбоку от меня что-то кричал и матерился Степан. Как потом выяснилось, он добивал тех, кто успел увернуться от моего ножа. Словно духи мщения, пронеслись мы с казаком по поляне. Наконец мы остановились. Я посмотрел на нож. Он был липким от крови. Тщательно обтерев, я сунул его на старое место, за голенище сапога, в голову хлынул поток мыслей. Луиза, что с ней?

Сковавшая меня злость враз уступила место беспокойству.

Я с испугом завертел головой в поисках девушки. Отыскав её обнажённую фигуру, я кинулся к ней. Луиза к тому времени успела лишь присесть и обхватить себя руками за грудь.

Не обращая внимания на наготу девушки, я подхватил её на руки и прижал к себе.

— Живая, — словно не веря своим глазам, шептал я пересохшими губами.

— Живой, — вторили мне в ответ губы девушки. И словно бы оправдываясь: — Ты не думай, они со мной ничего не сделали.

— Глупышка, — закрыл я ей рот поцелуем. — Неужели бы я им позволил что-нибудь с тобой сделать.

Вдруг глаза девушки испуганно расширились, и она попыталась высвободиться из моих рук. Не понимая причин её страха, я попытался ещё крепче прижать дрожащее в испуге девичье тело. Луиза жалобно пискнула. Я, опомнившись, ослабил хватку.

— Мишенька, ты весь в крови… Ты ранен? — прошептала она срывающимся голосом.

И только теперь я обратил внимание на свою внешность и понял причину её страха. Картина была ещё та. С ног до головы, словно заправский мясник, я был залит кровью.

— Это кровь не моя, — глухо ответил я.