Шамбала

– Эйф! – почти взмолилась я. – Я… я могу их вывести! Я буду их выводить! Свою тетку, Марию, Вита, Бону, Артура, их детей…

– Кая, – Эйф схватил меня за плечи, развернул к себе, – слушай внимательно. Твоя жизнь мне дороже любой другой на этом свете. Вас с Карой я переправлю в Ас-Славию, хочешь ты того или нет. Здесь начнется кровавая бойня, живым не выйдет никто. Это ты понимаешь?

– А что с остальными?

Он отпустил меня, отвернулся в сторону леса.

– Все ваши решили остаться. Тут я им не приказчик.

– Эйф, я приведу свою тетку и семью Вита сюда. Иначе не могу.

– Этот дом, – он обернулся, глядя на фасад, – может стать могилой. Я знаю, что в этом мне тебя не остановить, но подумай дважды, прежде чем это сделать.

– Хорошо.

Неспешно развернулась, приблизилась к нему и прижалась губами к его губам. Тысячи молний бегут по телу, раскрываются новые горизонты, и пронзительно кричит сердце о том неминуемом, что грядет. Я снова плачу. Это уже не остановить. Он обхватил меня руками, зарылся в волосы, нежно касается шеи. Мы отстраняемся, упираюсь лицом ему в плечо.

– Надеюсь, – шепчу, – что когда буду кричать, ты меня услышишь.

– До самой смерти, – отвечает он.

Не могу разорвать это объятие. Но приходится быстро утереть слезы и подняться на ноги. Мы направляемся в дом. Он помогает мне дойти.

94

Быть может я хотела навсегда остаться прикованной к постели, быть может слезам угодно было излиться на подушку, быть может, продалась бы душа – кому угодно, хоть дьяволу, – но война заставила подняться с колен на ноги и идти дальше, дальше, иссушая душу, изводя тело, превращая каждого человека во что-то зверское.

Медлить было нельзя, спасением могла бы стать каждая минута; и сразу же, едва сумела сделать несколько шагов самостоятельно, я, не встретив преград на пути, отправилась в дом тетки. Зудели ноги, и ребра пронзала пульсирующая боль. К чертям обещание, данное Эйфу! Как же мне спасти свой народ, если даже родная земля не в состоянии отдать мне часть силы, вознаградить даром во имя правого дела?!

– Спасите! – верещал голос. – Спасите!

– Да тише, ну! – обозлилась я.

– О-о-о!.. – нервно протянул голос тетки. – Армина, неужели ты восстала, чтобы отомстить за свою дочь?

Отошла от двери, полная неясной смуты.

– Тетя, да это же я, Кая. Кая Корбут или как вы меня там можете звать… Что вы несете?

– О-о, теперь я вижу, что это ты, дитя Армины, сестры моей, – но не сестра моя. Только больно уж ты стала худа. Не иначе, как со дня на день отдашь Богу душу.

Поведение этой женщины настораживало пуще прежнего. Половину ее лица сокрыла тьма беспросветного затхлого жилища, другая же часть отражала бледность человека, обреченного до конца дней своих блуждать в муках ада.

– Армина, Армина! – Мария выскочила из своей постели – грязная, неотесанная, помятая – и кинулась мне на шею.

– Что с твоей матерью? – серьезно спросила, глядя в блестящие глазки Боны.

Мария отпрянула, глянула на родительницу и с испугом снова кинулась на шею.

– Она сошла с ума! – в ужасе прошептала девочка, отчаянно цепляясь за воротник мастерки. – Она все время говорит какие-то странные вещи, зовет тебя, Армина, и папу… Потом ходит до дому, шелестит юбкой, гремит посудой – так громко, как будто война уже началась!.. Снова садится в кресло и раскачивается, раскачивается… Она не узнает меня, Армина! Я боюсь ее!

Дрожащее тело сестры не знало пищи долгие дни, ее запястья стали такими тонкими, точно паутина, лишнее движение – и кости сломаны. Под глазами легли обширные тени, лицо сузилось, ввалились щеки и посерел весь ее призрачный облик.

– Когда ты в последний раз ела?

– Не помню, – хныкала она.

Я схватилась за голову: что же делать, черт возьми? Что же делать со всем этим, господи боже?!

Потом несколько раз выдохнула, взяла себя в руки и поплелась на хромых ногах в кухню, но там, как и всюду – ни крохи еды, одна вода и та протухла, покрылась какой-то плесенью.

Это был настоящий голод. Он начался много месяцев назад, поглотив разом всю нацию Белой Земли. Быть может в те минуты, когда я довольствовалась объедками, предназначенные свиньям – теми дарами, что потчевала тюрьма Комитета, – эти люди вовсе не видали пищи и страшились ходить даже за водой в здешний колодец.

Голод. Он пришел неожиданно. Так странно осознавать, что и эта кара достигла всех нас.

Нервы сдавали теперь, после всех кошмаров; я не сумела продержаться и двух недель, как иная мелочь способна была лишить духовных сил.

– Вы что-нибудь вообще ели? – повышая голос, не сдерживалась я.

– Я… Кая… ой, Армина, миленькая, ну не злись, пожалуйста! – истерично, боязливо всхлипывала Мария. – Я…собирала траву за домом… и листья. На деревьях!

– Где Вит?

– Я не знаю!

– Хватит истерить, Мария, – твердо выпалила я. – Когда ты его в последний раз видела?

Вид моего злого солдатского лица с серыми впалыми щеками заставил ее на несколько секунд собраться и сосредоточить мысли на чем-то ином, кроме себя самой.

– Не помню… Неделю, может, две назад.

Я собралась выйти из дому и прошмыгнуть в дом Артура, но сестра вцепилась мне в рукав, не отпуская, норовя его порвать.