Шамбала

Он выезжает на магистраль, время от времени чувствую на себе его взгляд. Катятся слезы, появляются первые признаки истерии. Но молчу. Храню спокойствие, чтобы в один момент наброситься на него и свернуть шею. Слезы скатываются по стеклу, дверце, падают куда-то на пол, коврики, ноги… Пожирает отчаяние: ему безразлично мое существование. Этот удар попал не в спину – в сердце. Я могла предвидеть все, только не это предательство. И хотя всеми силами пытаюсь поддерживать огонь ненависти, внутренние резервы отказываются подчиняться, боюсь признаться, что мне уже все равно – и крепко засыпаю, уронив голову.

Просыпаюсь оттого, что он несет меня в сторону реки. Утопить? Кладет меня на берег, в густую мягкую траву, смачивает тряпку в воде, начинает промывать рану на шее. Я вскакиваю, как ошпаренная, налетаю, начинаю колотить.

– Ненавижу тебя! Комитетник! Подлый ублюдок! Предатель! Как только тебя земля носит! Ты сгоришь в аду!

– Кая! Кая! – зовет он, но я не слышу этого.

Вот она – стена ненависти, она застилает своей пеленой каждое мое деяние, она дает мне силы жить.

– Ты смотрел на это! Смотрел на все эти пытки, на Ксана, на Кару, Киану – и ничего не делал! – сквозь слезы вопила я. – Ты видел, как они истязали их, вырывали кожу, кололи пятки, колотили дубинками – и ты ничего не сделал!.. – отхожу назад, держусь за живот.

Меня страшно мутит. Начинаю задыхаться. Удар прикладом повредил что-то внутри, легкое или какую-то кость. Падаю, опускаюсь на землю. Чувствую привкус крови во рту. Обхватываю себя руками, хватаю ртом воздух. Да что со мной?!

– Куда ты меня везешь? – плачу, как ребенок. – Ты хочешь меня убить, да? Тебе это приказали сверху?

Он подходит, садиться на землю, заставляет меня откинуться на него.

– Я выжидал. Я должен был выждать. Любой мой необдуманный поступок – и вы бы все погибли. Кто тогда сумел бы вас вытащить?

Я плачу и не могу остановиться.

– Я тебе не верю!

– Шшш… – как всегда успокаивает он.

– Там Киану… – всхлипываю. – И Кара… – теперь начинается икота, но мне уже все равно.

– Я вытащу их. Их уже должна была забрать машина.

Смотрю на него сквозь слезы, лицо горит, глаза болят и ноет все тело, как если бы по нему прошлись грейдером, – и поражаюсь: неужели он и правда так чист?

– Нужно продезинфицировать раны, – говорит он.

Пытаюсь встать, не получается.

– Просто отвези меня. Я не могу…

Он снова берет меня на руки, и вдруг все тело пронзает адская боль. Не могу молчать. Эйф собирается с мыслями, кладет меня у воды.

– Что это?

От боли перехватывает дыхание.

– Не знаю.

Он промывает руки, рану на шее, лицо, использует какой-то едкий антисептик; аккуратно собирает волосы и откидывает их на плечи. Неслышно течет река, плескаются рыбешки на мелководье, благоговейно шумят кроны деревьев, стучит вдалеке дятел. Мне по-прежнему больно, но я в его руках; смотрю на его лицо и слышу шепот:

– Бедная, бедная моя Кая… Это я должен быть на твоем месте…

92

Совсем скоро тронулись в путь. Тьма завладевала округой постепенно, ночь вступала в свои права. Время тянулось степенно, спокойно, и с каждой минутой боль накатывала новыми приступами, то заставляя впадать в беспамятство, то холодеть от ужаса.

Он привез нас в какую-то заброшенную хижину, и, ни минуты не медля, отнес внутрь. В голове все мешалось, всюду полумрак, даже не запомнить обстановки. Усадил в широкое старое кресло, заставив откинуться. Я тяжело дышала.

– Я должен освободить тебя от одежды, – безапелляционно заявил он.

– Нет, пожалуйста… – взмолилась я. – Так больно! Я больше не могу…

– Чшшш… – он наклонился и твердо произнес: – Ты должна забыть о боли.

Его руки орудовали над моей формой. Стянул мастерку, разорвал нательную майку, завязал под грудью. Его лицо изменилось в одну секунду. Я уже ничего не чувствовала, и, признаться, было бы безразразлично, заставь он меня раздеться донага.

Он постоянно переходил с места на место, доставал коробки, аптечки, ножи, какие-то инструменты. Потом подошел совсем близко, неся в руке стакан с темной жидкостью.

– Пей. Пожалуйста, не упрямься, – он взял лицо в руки. – Смотри на меня, слышишь? Смотри на меня. Не вздумай отключаться.

Я глотала, не чувствуя вкуса, через секунду жидкость уже обжигала горло и пищевод; совсем скоро ввело в беспамятство. Но я кричала, потому что он резал острым ножом где-то под ребрами. По ним ручьем текла кровь, согревая оледеневшее тело. Потом он орудовал иголкой, тупой, отвратительной. Прижигал раны и, наконец, крепко перевязывал бинтами весь корпус. Я все еще не могла отключиться, что-то мешало. Чувствовала все.