Шампанское по воскресеньям

– Вот как? Он разве… преступник… совершил это не из-за денег? – спросила она, но я не услышал в её голосе удивления.

– Выходит, что так. Скажите, пожалуйста, вам было известно содержание первой части завещания Вадима Борисовича, которая касалась вашей матери?

Ветрова задумалась, лицо её стало напряжённым. Я видел, что она принимает решение: солгать или нет. Но лгать было бессмысленно (она должна была понимать, что правдивый ответ на этот вопрос мне мог дать кто-нибудь другой, например её тётка), и она сказала:

– Никто не делал из этого тайны.

– И вот ещё что. Вы были в курсе того, что ваша мать заранее не побеспокоилась и не оставила никаких письменных распоряжений на случай своей смерти?

Ветрова стремительно отхлынула от меня на полшага вместе со своей выдающейся грудью, лицо её сделалось хищным и неприятным.

– Вы всё туда же, – грубо сказала она. – Сначала интересовались отношением моего мужа к покойной, теперь, как бы между прочим, хотите определиться с мотивом. Ради этого и приезжали?

«Нет, я приехал на тебя посмотреть», – едва не вырвалось у меня, но я вовремя остановился и успел подумать, что Ветрова совсем не дура и что реакция у неё, когда надо, совсем не женская. А ещё меня поразило, как она обезличенно, будто чужого человека, назвала мать «покойной». Она ненавидела свою мать, я в этом уже не сомневался.

Отвечать Ветровой я не собирался. Вопрос был мною задан, я ждал ответа. Она поняла, что я не буду вступать с ней в дискуссию, и отомстила предельно лаконичным ответом.

– Нет, – сказала она и улыбнулась.

Я улыбнулся ей в ответ, закрыл за собой дверь и выключил диктофон, лежавший во внутреннем кармане куртки.

Из машины я позвонил шефу. Шеф сказал, что не может разговаривать и перезвонит сам, когда освободится.

Глава 10

По дороге в офис я получал удовольствие от одиночества и размышлял о том, мог ли Ветров убить свою тёщу. Утвердительный ответ не казался мне невероятным. Мотив очевиден – Ветрова по закону была единственным наследником. Кроме этого, несмотря на отрицательный ответ, она могла знать об отсутствии завещания матери. Вот только Ветрова вела себя достаточно спокойно и держалась естественно (если не принимать во внимание её невысказанное предложение в мой адрес, хотя – мне это неведомо – для женщины в сорок пять это, возможно, самое что ни на есть естественное поведение). Объяснение её внешнего спокойствия тем, что она ничего не знала о деянии мужа, казалось несерьёзным: я был уверен, что в семье она играла первую скрипку.

Когда я вернулся на работу, было время обеда. Чаепитие с вареньем и печеньем не могло изменить мой первоначальный маршрут в офисе: немедля я направился в кухню. Исследование содержимого холодильника ничем не порадовало: я обнаружил немного сыра, три яйца, в отделении для овощей – початый пакетик редиски и скрюченный от времени огурец. Огурец я выбросил, яйца взбил и круто их посолил, затем приготовленный яичный коктейль и всё мною найденное с аппетитом съел (немного хлеба, слава богу, нашлось).

За обедом я увлёкся игрой в телефон госпожи Ревун. Основу игры составляли четыре положения пресловутого аппарата: в ночь убийства телефон в доме есть – у самой хозяйки; днём в понедельник телефона нет; днём во вторник – есть; со вторника по вчерашний день – нет. Но не было уверенности в том, что не появилось пятое положение, а именно: телефон снова находится в коттедже. В связи с перемещениями трубки во времени и пространстве коттедж представлялся мне уже не домом с надёжными дверными замками, а каким-то проходным двором. Предстояло выяснить совсем немного: кто и с какой целью брал телефон и зачем возвращал его обратно. Эта многоходовка давала столько возможных комбинаций, что я быстро запутался. В конце концов, мне это надоело, и я сдался, оставив разгадывать эту головоломку Юрию Львовичу.

Приглушив чувство голода, я прошёл в кабинет, включил компьютер и проверил почту. Славик ещё не успел подобрать для меня информацию, и я решил, что сегодня разделаюсь с семейством Ветровых до конца, остальными займусь завтра. Я уже мысленно связал неизвестного мне гитариста Виталика-Леннона если не с убийством, то, по крайней мере, с пропавшей кредиткой, и запаздывание информации от шефа об адресах, по которым засветилась карточка, начинало меня нервировать.

Можно было и дальше адресовать претензии Славику и шефу и сетовать на отсутствие полноценного обеда, но что толку? Я позвонил Юлии и в ожидании ответа пытался вспомнить её лицо. Детали лица восстанавливались плохо, зато легко вспомнился Юлин фальшивый возглас «Ни фига себе!» – это когда шеф объявил почтенной публике об убийстве Юлиной бабушки.

Юлия ответила не сразу и неприветливым голосом:

– Подождите…