Шандор Ференци

• развивающийся процесс ставит жертву, истощенную своей защитой, в ситуацию, когда необходимо покориться неотвратимой судьбе: она уходит от себя самой и наблюдает травматическое событие. С этой позиции жертва в известных случаях может считать своего агрессора больным, сумасшедшим, за которым порой она даже пытается ухаживать, лечить его. Таким образом, иногда ребенок, становящийся с этих пор «мудрым младенцем», может превратиться в психиатра своих родителей.

Противопоставляя то, что есть «нежного» в инфантильном эротизме, и то, что есть «страстного» в эротизме взрослого, Ференци описывает ребенка (пациента), возбужденного и беспомощного, слишком перегруженного (внешне, и особенно внутренне), который, не обладая ни средствами разрядки, ни средствами переработки, оказывается вдруг в полном отчаянии. Эта картина позволяет автору говорить об «идентификации с агрессором» и «интроекции ребенком чувства вины взрослого», которые увеличивают смешение чувств. К «страстной любви» и к «страстным наказаниям», навязанным взрослыми, добавляется «терроризм страдания», то есть обязанность, которую должен взять на себя ребенок, быть тем, кто несет ответственность, лечит и ухаживает за ущербным родителем. Так объясняются «страстные состояния» и «страстные переносы».

Известно, какие нелестные отклики сразу же вызвали эти теоретические инновации со стороны Фрейда, видевшего в них и в сопутствующих им техниках теоретический регресс, сопровождающийся преступным отклонением от курса своего последователя и друга. Тем не менее, продолжая то, что Фрейд описывал в связи с соблазнением ребенка взрослым еще перед тем, как «отказаться» в 1897 г. от своей «невротики», Ференци фактически возвращается к поставленным, но недоработанным Фрейдом проблемам некоторых аспектов «страстного переноса»[46].

С этих пор, заново сталкиваясь с проявлением квазигипнотических состояний в рамках анализа, Ференци связывает эти «состояния транса» с повторением сексуальных и нарциссических «травм», которые, при их описании, принимают форму любовной связи с обладающим/обладаемым внутренним объектом[47]. Страстный перенос становится одним из способов, которым во время лечения реактивируются исторические «травматические» условия, приведшие к организации расщепления «Я» и к появлению «как будто бы» личности, вторичных по отношению к «терроризму страдания»; вот почему новые техники нацелены на создание оптимальных условий для трансферентного раскрытия того, что когда-то было зафиксировано на регрессивных позициях в один из эволюционных моментов, затем расщеплено и инкапсулировано.

Так, по мысли Ференци, взаимный анализ, последняя его техника, должен обеспечить понимание и частичное разрешение всех этих проблем «страстных» клинических случаев, порожденных психоаналитическим лечением. Он тесно связан с концепцией Ференци о травматизме: травматизм является результатом расщепления «Я»; расщепленная часть «Я» трудно поддается анализу; эта расщепленная часть, существующая как у аналитика, так и у пациента, действует в этих условиях как общая травматическая зона для обоих, настоящее темное пятно анализа. Цель взаимного анализа состоит в том, чтобы избавиться от этого темного пятна[48].

Ференци пробует таким образом установить связь между своими контрпереносными позициями и внутренним присутствием травматических «объектов страсти», появляющихся в анализе посредством переноса пациента, переноса, характеризующегося подражанием, подчинением и отказом от собственной ненависти. Этот «страстный» перенос устраняется тогда, когда аналитик соглашается признать и ознакомить своего пациента с собственным «страстным» отказом по отношению к последнему. Таким образом, аналитик создает условия для появления «того доверия <…> которое определяет контраст между настоящим и невыносимым травматогенным прошлым»[49].

Все же очень скоро Ференци вынужден в очередной раз сдаться перед очевидным фактом. Результатом его последней техники является усиление ситуации, против которой она изначально была разработана, — «соблазна», созданного аналитиком и анализом в отношении пациента. Впрочем, какой смысл можно придать этой странной материи, про которую так трудно узнать, как она организована и кому ее приписать — пациенту или аналитику? Ференци приходит к заключению, что взаимный анализ свидетельствует о недостаточности его личного анализа из-за контрпереносных затруднений, которые он встречает в рамках практики некоторых сложных анализов. Отсюда и болезненная и горькая констатация 3 июня 1932 г. в Клиническом дневнике[50]: «Взаимный анализ — всего лишь крайнее средство! Подлинный анализ с чужим, без всяких обязательств, был бы предпочтительней».

Радикализация и пределы техники