Шандор Ференци

Речь уже не идет об описании психической конфигурации обладающего влечениями ребенка, ставшего невротическим взрослым (носителем влечений и связанных с ними конфликтов), который во время анализа и в рамках развития своего невроза переноса предлагает придать этому последнему перспективу с точки зрения его инфантильного невроза. Для Ференци, наоборот, речь идет о том, чтобы проиллюстрировать теперь психическую конфигурацию совсем другого типа — ребенка, личность которого травмирована и нарциссически уязвлена, ставшего расщепленным взрослым по причине импринтинга его травмы, корни которой находятся, по мнению Ференци, в смешении между языком нежности, то есть языком ребенка, и языком страсти, являющимся языком взрослых.

Выявляя в рамках лечения риски, которые вызывают определенные бессознательные контротношения аналитика — если он, во время анализа, выступает как «воспитатель», увлеченный «педагогической» страстью, — Ференци проводит параллели между ребенком, травмированным «смешением языка», и пациентом, чьи старые травмы воскрешены и даже удвоены «профессиональным лицемерием» и жесткостью используемой аналитиком техники.

В таком случае, говорит Ференци, аналитический процесс имеет дело с пациентом/травмированным ребенком, который, измученный собственными защитами, уходит из своей психической сферы, испытывает нарциссическое расщепление и наблюдает травматическое событие, покоряясь неотвратимой судьбе «мудрого младенца». Ференци отмечает: «Таким образом, мы присутствуем при воспроизведении психической и физической агонии, вызывающей немыслимую и нестерпимую боль». Эта боль воспроизводит ту — из раннего детства, имевшую место в связи с травмой, которая, возможно, имела сексуальную природу; ее последствием, согласно точке зрения, которая часто фигурирует у Ференци, является «расщепление личности на одну часть, страдающую, но предельно деструктивную, и на другую — всеведущую, но бесчувственную». С этой позиции, травмированный пациент/ребенок может в известных случаях считать агрессора (в данном случае, психоаналитика) больным, сумасшедшим; иногда он даже пробует заботиться о нем, лечить его, так как раньше, являясь истинным «мудрым младенцем», возможно, был психиатром своих родителей.

В докладе «Анализ детей и взрослых»[58], с которым он выступил 6 мая 1931 г., в Вене, по случаю 75-летнего юбилея Фрейда, Ференци вновь затрагивает некоторые клинические ситуации, во время которых появляются сны о «мудром младенце».

Сравнивая отношение перенос — контрперенос с отношением нежная мать — ребенок, Ференци подчеркивает важное значение аффектов, выражаемых аналитиком: «Если в аналитической ситуации пациент чувствует себя раненным, разочарованным, слабым, он иногда начинает, как брошенный ребенок, играть сам с собой. У нас создается отчетливое впечатление, что покинутость ведет к расщеплению личности. Одна часть его личности начинает играть роль матери или отца по отношению к другой и таким способом, если можно так выразиться, аннулирует заброшенность».

Расщепление, которое Ференци называет «нарциссическим саморасщеплением», ведет к изоляции одной из частей тела (лицо, рука, палец ноги и т. д.); в этот момент она начинает представлять всего субъекта целиком. Чаще всего расщепление является внутрипсихическим состоянием и развивает в субъекте, благодаря его способностям к «аутосимволическому восприятию», одну «чувствительную, но диффузную» часть, сосуществующую с другой частью, которая «знает все», но ничего не чувствует. Об этом расщеплении, обозначенном как «первичный процесс вытеснения», можно говорить тогда, когда некоторые фантазии или пересказы снов выдвигают на первый план голову (орган мышления), отделенную от тела (соматопсихическое расщепление).

«В одном из моих случаев ум несчастного ребенка проявлялся во время анализа в фантазиях как отдельная личность, задачей которой было быстро прийти на помощь почти смертельно раненному ребенку», — рассказывает Ференци, вспоминающий в связи с этим образ «мудрого младенца».

Понятие «мудрого младенца» во второй раз упоминается Ференци в докладе «Смешение языка взрослых и ребенка. Язык нежности и страсти»[59], с которым он выступает на XII Международном психоаналитическом конгрессе в Висбадене в сентябре 1932 г.