Шандор Ференци

После того как Ференци описал паралич мыслительной деятельности как вторичный эффект травмы, он рассматривает в своих записях проблему отказа, видя в нем механизм, призванный усилить вытеснение[66]. Но в важной записи от 21 февраля 1932 г., озаглавленной «Фрагментация», он поднимает вопрос о работе аналитика, оказавшегося перед лицом травматического случая и расщепления: «Психические преимущества: уменьшение неудовольствия, вытекающее из особого выделения некоторых смысловых связей и отказа от этих связей. Расщепление на две личности, которые ничего не хотят знать друг о друге и которые объединяются вокруг разных стремлений, притупляет субъективный конфликт <…>. Задача аналитика: устранить расщепление»[67].

Здесь для Ференци вопрос состоит в том, чтобы «возродить» отщепленную «мертвую» часть, которая, будучи в спячке, все же еще может находиться в «агонии тревоги». Способ удаления расщепления должен быть выработан умением аналитика «осмыслить» травматическое событие, добавляет он. Иными словами, говоря современным аналитическим языком, работа аналитика состоит в том, чтобы предложить пациенту мысли и представления, способствующие — через репрезентацию слов — переквалификации аффекта. Это дает долгосрочную надежду на придание агонизирующим зонам новой символизации и новой психической составляющей. Ференци продолжает, делая следующий предварительный вывод: «Остается открытым вопрос о том, не существует ли случаев, когда воссоединение целого, расщепленного травматизмом, так невыносимо, что не происходит до конца, а пациент частично остается отмеченным невротическими чертами, вплоть до того, что еще глубже уходит в небытие или в желание не быть»[68].

Здесь еще раз надо отдать должное исключительной клинической интуиции Ференци, который подчеркивает прогностическое значение негативных процессов в психике и в анализе.

Вместе с тем, как указывается в заметке от 25 марта 1932 г., перенос и позитивные отношения, установленные с пациентом, помогают создать определенные контринвестиции, которые не могли быть сделаны в момент травмы, и позволяют таким образом постфактум значительно сократить расщепление: «В переносе предоставлена возможность оказать защиту и поддержку, отсутствовавшие в момент травмы <…>. Позитивные чувства переноса дают возможность осуществить в последующем контринвестицию, которая не могла состояться в минуту травмы <…>. Если травма поражает психику или тело без подготовки, то есть без контринвестиции, тогда она действует на тело и на разум разрушающе, пертурбационно, посредством фрагментации. Сила, стремящаяся сохранить единство фрагментов и отдельных элементов, отсутствует»[69].

Понятие «мудрого младенца» приводит Ференци в заметке от 7 апреля 1932 г. к возрождению главной идеи о «чужих расщепленных трансплантатах»: «Я обязан некоторым пациентам представлением, описанным мной в другой работе, о том, что взрослые насильно навязывают личности ребенка свою волю и особенно психические смыслы неприятного содержания; эти чужие расщепленные трансплантаты прозябают на протяжении всей жизни в другом человеке»[70].

«Чужой трансплантат», по Ференци, отвечает за процесс, который благоприятствует расщеплению, получая в результате «имплантацию в душу жертвы психических смыслов, доставляющих огорчение, причиняющих боль и напряжение»[71]. Эта имплантация приводит ребенка к интромиссии[72] соблазнительных фантазмов, которые, благодаря их первичному и сексуализированному характеру, становятся травмирующими.

Через метафору «мудрого младенца» Ференци пытается в клиническом аспекте разъяснить эффект некоторых ранних травм.

Здесь Ференци описывает ребенка (пациента), возбужденного и беззащитного, слишком перегруженного (внешне, но особенно внутренне), который, не имея в своем распоряжении ни средств разрядки, ни средств переработки, вдруг приходит в состояние абсолютной беспомощности. «Посредством своего удивительного инстинкта (он), хотя и против воли, ассимилирует безрассудные и безумные вещи, но сохраняет собственную личность, изначально отделенную от аномального. (Здесь доступ к постоянному раздвоению личности.) Элемент личности, выдворенный из собственных рамок, представляет ту настоящую первичную личность, которая постоянно протестует против любой аномальности и очень от нее страдает»[73].