Shanghai grand: forbidden love and international intrigue in a doomed world

Однако шанхайские шикумены были далеко не дворцовыми. Из-за давления населения они неустанно делились на части. К тридцатым годам в переулке, изначально построенном для одной семьи, обычно проживало двадцать четыре человека, а инспекторы Муниципального совета обнаружили до пятнадцати семей, проживающих в одном доме. Крошечные комнаты-павильоны - тинцзыцзянь - над кухнями сдавались в аренду студентам колледжей, писателям и неженатым жильцам. Самые крупные комплексы шикумен состояли из 700 отдельных домов. Шикумены, планировка которых способствовала общительности, стали секретом поразительной плотности населения Шанхая и сценой для исторических драм, которые преобразили Китай в XX веке.

По оценкам, на протяжении большей части двадцатого века трое из каждых четырех человек в Шанхае - все, кроме очень богатых и очень бедных, - жили в шикуменах. Состоятельные китайцы чаще жили в таунхаусах с собственными дворами, как в трехэтажном викторианском доме в Янцзепу, где Микки Хан впервые выкурил опиум с Зау Синмаем. (Именно уничтожение огнем большого шикуменного комплекса, которым семья Зау владела неподалеку от Ипподрома, заставило Синмая вернуться в Шанхай, так и не закончив учебу в Кембридже).

Пройдя квартал за аллеей Трех Гармоний и всего в трехстах ярдах к северу от своей квартиры в здании Шанхайского банка, Микки должен был наткнуться на водоем Шанхая, где царила самая страшная городская нищета. Сегодня это тихий городской канал, где у бетонных берегов пришвартовано несколько муниципальных барж, но в середине тридцатых годов прошлого века ручей Сучоу был самой печально известной водной трущобой Шанхая.

Именно на ручье Сучоу многие обездоленные крестьяне завершили свое долгое путешествие из охваченной бедствиями сельской местности в Шанхай. Тысячи семей спали на плоскодонных сампанах, соединенных между собой досками, уложенными от палубы к палубе; они были так плотно набиты, что, как говорили, можно было пройти от одного берега до другого на расстояние семидесяти пяти ярдов, не замочив ног. Когда лодки начали разрушаться, некоторые семьи вытащили их на берег, превратив в лачуги, известные как гундилонг, или "катящиеся земляные драконы".

На берегах ручья Сучоу стояли однокомнатные соломенные хижины без окон с бамбуковыми стенами, замазанными грязью. Некоторые обитатели трущоб были безработными или зарабатывали на жизнь попрошайничеством. Однако большинство из них работали полный рабочий день: шикумены и трущобы Шанхая обеспечивали огромную рабочую силу, благодаря которой фабрики в Международном поселении, принадлежавшие британцам, и японские фабрики в Янцзепоо и Чапее работали день и ночь. Некоторые из крупнейших бумажных, мукомольных и хлопчатобумажных фабрик Шанхая располагались прямо на ручье Сучоу, в воды которого попадали неочищенные сточные воды фабрик.

Рьюи Аллей, новозеландец, работавший в муниципальном совете в качестве фабричного инспектора в тридцатые годы, обнаружил, что в японских районах босоногих детей десяти лет запирали на ночь на фабриках и заставляли спать на тряпках, положенных на те же станки, на которых они работали днем. Когда в 1938 году сюда приехали писатели Кристофер Ишервуд и У. Х. Оден, Аллейн рассказывал им страшные истории. "На аккумуляторных заводах, - сообщали они в книге "Путешествие на войну", - у половины детей уже есть синяя полоса на деснах, которая является симптомом отравления свинцом. Мало кто из них проживет дольше года или восемнадцати месяцев. На фабриках по производству ножниц можно увидеть, как на руках и ногах образуются дырки от хрома".

Движение за улучшение условий труда на фабриках Шанхая, возглавляемое коммунистами, было внезапно остановлено в результате чистки в Чан Кайши - финансируемый банкирами Бунда и сотрудничающий с худшими гангстерами города - выслеживал и убивал рабочих лидеров. С 1927 года крупнейший в Азии городской пролетариат находился под властью промышленников, полевых командиров и мафиози - с молчаливого согласия националистического правительства в Нанкине. Иностранные владельцы фабрик были в выигрыше: в Шанхае они получали невероятные прибыли, выплачивая самую низкую в мире промышленную зарплату.

Сэр Виктор, к его чести, держал свои компании в стороне от этой изнаночной стороны экономики. В Шанхае его состояние покоилось на разумных инвестициях в недвижимость. В Индии, где деньги семьи шли от текстиля, он гордился репутацией Сассунов, отличавшихся щедрым патернализмом. Упорно выступая против профсоюзов, он следил за тем, чтобы его рабочие на хлопчатобумажных фабриках Бомбея получали одну из самых высоких зарплат в Индии.

Распространенным рефреном в республиканском Шанхае, который Ишервуд и Оден слышали от благонамеренных туристов и интеллектуалов, было: "О боже, здесь все так ужасно - так сложно. Не знаешь, с чего начать". Когда они рассказали об этих сетованиях Реви Аллею, он ответил, свирепо фыркнув: "Я знаю, с чего начать. В девятнадцать двадцать семь они начинали неплохо".