Хотя руки, которые двигали струны, находились в Токио, Китаем номинально управлял марионеточный режим, базировавшийся в Нанкине. Его президентом был младенец Ван Цзин-вэй, который после смерти Сунь Ятсена боролся за контроль над Националистической партией с Чан Кай-ши. Из радикала-антиманьчжура Ван превратился в самого известного предателя Китая. Возглавив Реорганизованное национальное правительство Китая — его флаг представлял собой белое солнце националистов, увенчанное треугольным желтым вымпелом с китайскими иероглифами «Мир, антикоммунизм, национальное строительство», — Ван создал секретную службу, занимавшуюся похищениями и сведением счетов. Дом, окруженный колючей проволокой и высокими стенами, по адресу: Джессфилд-роуд, 76, в районе Вестерн-роудз, стал Домом мостов для китайского населения — с той разницей, что немногие, кто туда входил, уходили живыми.
Французская концессия, ставшая форпостом коллаборационистского режима Вишистской Франции, была официально передана правительству Ван Цзин-вэя. 2 августа 1943 года японский председатель муниципального совета передал управление Международным поселением мэру марионеточного муниципального правительства. Спустя столетие после создания западных анклавов на материковой части Китая странному институту экстерриториальности, позволявшему иностранцам безнаказанно совершать преступления на китайской земле по китайским законам, пришел конец. Однако новое правительство не могло претендовать на моральное превосходство: годом ранее президент Рузвельт упредил Ванга, объявив об отказе от всех американских привилегий в Китае. Несмотря на это, бессильный марионеточный режим в Нанкине официально объявил войну Соединенным Штатам.
Тем временем японцы, после десятилетий отстранения от власти, занимались переделкой Шанхая по своему образу и подобию. Часы по всему городу были переведены на токийское время. Немногие общественные памятники, которые шанхайцы успели возвести, были демонтированы, в том числе бронзовая статуя сэра Роберта Харта, основателя морской таможенной службы Китая, уроженца Ирландии, на Бунде.* Самая большая тюрьма в мире, Ward Road Gaol, названная в честь американского авантюриста, отбившегося от повстанцев Small Swords, была переименована в Tilanqiao, или «Мост бамбуковых корзин», в честь расположенной неподалеку достопримечательности. Авеню Эдуарда VII, которая когда-то была разделительной линией между Френчтауном и Международным поселением, была переименована в «Великую шанхайскую дорогу».
В первую неделю оккупации японский военно-морской офицер вошел в Шанхайский клуб, куда не допускались китайцы, но не японцы, и объявил членам клуба, что у них есть полчаса, чтобы закончить выпивку; последовала бешеная переписка. Затем японцы принялись за работу с ручными пилами, чтобы укоротить ножки бильярдного стола, наконец-то решив давнюю жалобу самых миниатюрных членов клуба.
В кабаре Paramount, одном из первых, где нанимали китайских хостесс, японский солдат вышел на середину танцпола и пригласил на танец популярную танцовщицу такси Чен Манли. Когда она отказалась, он застрелил ее на танцполе, заставив клиентов в ужасе выбежать за дверь. Это был явный сигнал о том, что танцевальные дни Шанхая подошли к концу.
Неоновые огни кабаре на Кровавой аллее — излюбленном месте отдыха американских моряков в увольнении — погасли, а ресторан Ciro's начал закрывать свои двери в неслыханный час 10:30. Оставшаяся ночная жизнь приобрела зловещий оттенок. Пустоши, как называли западные дороги, уже давно были беззаконием, но во время японской оккупации они стали по-настоящему опасными, это был мир, где ночь в городе означала возможность перестрелки или похищения. В баре Masquée господствовали нацисты, избивавшие тех, кто не присоединялся к ним в пьяных припевах «Песни Хорста Весселя». Некогда роскошные виллы британских и американских тайпанов были превращены в дворцы удовольствий и казино, патрулируемые охранниками с автоматами, где открыто продавались морфий и героин.
С началом дефицита военного времени на улицах Шанхая появились новые транспортные средства. Дизельные двухэтажки, которыми управляла транзитная компания сэра Виктора Сассуна, исчезли, а оставшиеся во Френчтауне автобусы были переоборудованы для работы на угле. Появились «однолошадные автомобили» — старые фливеры, запряженные одной лошадью, — а на месте бензоколонок появились велосипедные стоянки. Инфляция привела к тому, что одна виноградина стоила тридцать центов, поездка на рикше, которая никогда не превышала доллара, стала стоить пятнадцать, а пара туфель с подошвой из автомобильной резины стоила 900 долларов в китайской валюте. Люди пили арахисовый «кофе» с соевым молоком при свете десятиваттных лампочек.