Шанхай Гранд. Запретная любовь и международные интриги в обреченном мире

Китай для тех, кто вырос на американском Западе, был окончательным Другим. Первое знакомство североамериканцев с китайцами произошло во время волны эмиграции, последовавшей за открытием золота в Саттерс Милл, Калифорния, в 1848 году. Многие китайские рабочие прибыли в Сан-Франциско, чье кантонское название было Цзиньшань, или «Золотая гора», а затем отправились прокладывать рельсы на участке Канадской Тихоокеанской железной дороги в Британской Колумбии или открывать рестораны, прачечные и продуктовые магазины в китайских кварталах, которые появились от Сан-Диего до Виктории. Другие прибывали как жертвы «свиной торговли», когда купцы из Договорного порта обманом или силой захватывали крестьян и перевозили их на ужасающе переполненных кораблях в Перу, на американский Юг и Карибы, чтобы те работали на плантациях по найму. Более трех четвертей эмигрантов были выходцами из внутренних районов Кантона, страдавших от наводнений, землетрясений, тайфунов, а позднее — от социальной дезорганизации, вызванной квазихристианскими эксцессами восстания тайпинов против династии Цин.

На американском и канадском Западе эти южные китайцы, которые одевались в халаты, заплетали волосы в маньчжурские косы и ели странную пищу длинными палочками, были «Небожителями» — аллюзия на «Небесное королевство» династии Цин, которая также предполагала существ настолько инопланетного вида, что они могли упасть только с неба. В Соединенных Штатах Закон об исключении китайцев — единственный в истории страны закон, запрещающий иммиграцию представителям одной национальности или этнической группы, — принимался поэтапно до 1902 года (и не был отменен до 1943 года). В Канаде, где низкооплачиваемые китайские рабочие сотнями гибли при рытье туннелей и прокладке путей через Скалистые горы, с вновь прибывших из Китая взимался «налог на голову» в размере до 500 долларов, пока в 1923 году не был принят новый закон, полностью остановивший китайскую иммиграцию до окончания Второй мировой войны.

Для многих жителей Запада Китай был синонимом Катая — термина, напоминающего о таинственном королевстве, которое искали первые европейские исследователи, прибывшие на азиатский материк по морю. До них сухопутные путешественники из Персии распространяли легенды о северной земле, контролируемой монголами, которую называли «Хитан» по имени живших там кочевников; а в «Путешествии в страну хана Хубилая» Марко Поло есть рассказ «Дорога в Катай». Иезуиты из Пекина разрешили эту загадку с помощью исторической науки: Катай был всего лишь другим названием — пусть и особенно благозвучным — для Китая.

Китай также означал продукты, блюда и идеи, уже знакомые благодаря многовековой торговле. В эпоху Просвещения на волне востоковедения Вольтер написал поэму, восхваляющую императора Цяньлуна, а европейские дворяне ели перепелов и сладости из изысканного сине-белого фарфора с узором в виде дракона, изготовленного на фарфоровых заводах провинции Цзянси. Чай, который «Сыны Свободы», переодетые американскими «индейцами», сбросили в Бостонскую гавань, был сортом улуна с гор провинции Фукиен. С начала двадцатого века во внутренние районы Китая проникли продавцы нью-йоркской компании Standard Oil, которые за несколько центов продавали свои знаменитые лампы «мей-фу», надеясь затем обеспечить 400 миллионов потребителей пожизненным запасом керосина (они привезли с собой странную игру под названием «мах-фу»).

В результате этого в салонах от Беверли-Хиллз до Майами-Бич появилась плитка, покрытая китайскими идеограммами.) Американцы научились любить чоп-суй, курицу с кунжутом и печенье с предсказаниями — деликатесы, неизвестные в Поднебесной, но усовершенствованные для вкусов Нового Света китайско-американскими поварами.

Китай предполагал бедность и голод, но также и утонченность, эстетическую красоту и сельскую местность, погруженную в вечную идиллию. Новости о повторяющихся голодах в долине Янцзы привели к тому, что поколения североамериканцев выросли, когда им говорили доедать овощи, поскольку «в Китае голодают дети». Начиная с книги «Кошелек Кай Лунга» в 1900 году, британский писатель-фантаст Эрнест Брама познакомил англоязычных читателей с загадочным Востоком, где длинноносые ученые сочиняли пасторальную лирику в бамбуковых рощах, а наложниц со связанными ногами доставляли к семистенным пагодам в креслах-седлах. Книга «Добрая земля» (The Good Earth), опубликованная в 1931 году и позже снятая по ней фильм со звездой фильма «Лицо со шрамом» Полом Муни в роли трудолюбивого главного героя Ван Лунга, представляет собой более тонкий взгляд на сельский Китай. Написанный Перл С. Бак, ребенком миссионеров, родившимся в семье южных пресвитерианцев, прозелитов в провинции Киангсу, этот роман-бестселлер создал образ китайского народа как честного, многострадального крестьянина, страдающего от природных и техногенных катастроф[19].