Читаем Шансон как необходимый компонент истории Франции полностью

Начиная с 1916 года звезды кафе-концертов ломанулись на фронт – выступать, развлекать и поддерживать бьющихся с врагом сынов отечества. А сынам отечества нравилась «Мадлон». Не только Бах, но и все его коллеги, исполнявшие перед воинами эту песню, имели колоссальный успех.

«Мадлон к нам не строга, /Хоть за подбородок ее бери, хоть за талию. / Она смеется, она готова терпеть наши шалости / Мадлон, Мадлон, Мадлон!» – неслось из сотен тысяч глоток. Но когда Бах и компания привезли песню в Париж, отклик оказался пожиже.

Последовал перевод на английский, и «Мадлон» удалось переиграть даже It’s a long way to Tipperary[36].

Когда в войну ввязались американцы, «Мадлон» покорила и их. В 1919 году Бах выпустил ее на пластинке. Затем последовали версия Лин Рено (1955) и прелестная интерпретация Алана Шерри, уже в конце XX века. Надо сказать, песенка оказалась весьма привязчивой. Подходя к похожей на греческий храм церкви Марии Магдалины, выходящей на площадь Согласия, я вполне был готов со злости запеть ее.

Площадь Согласия совсем недавно была местом зловещим: здесь стояла гильотина, здесь сражались коммунары. Так же, как и во время войны, все время казалось, что зло превзошло все мыслимые ожидания и вот-вот станет невыносимым. Битвы при Марне, Сомме, Вердене, Пашендейле… «Кровь должна пролиться», – слышалось мне, но эту строку заглушило: «Мадлон, Мадлон, Мадлон!»

Со временем «Мадлон» потеряла смысл антивоенного шлягера. И непонятно, что заставило генерала Робера Нивеля в апреле 1917 года, после нескольких лет окопной войны, положить десятки тысяч жизней французских солдат у Chemin des Dames[37] и в провинции Шампань, где так же бессмысленно и с такими же жертвами была захвачена коммуна Краон.

«Прощай, жизнь, прощай, любовь, прощайте, любимые женщины»

Il faut que ça pétille[38], как говорится. Война зашла в тупик. За несколько дней боев, а вернее – безуспешных попыток генералов отогнать немцев, погибло сто пятьдесят тысяч французов, но никакого результата добиться не удалось. Когда же стали планировать новую атаку, многие солдаты отказались принимать участие в бессмысленном кровопролитии. Бунтовщики были примерно наказаны: пятьсот солдат приговорили к смерти, каждый шестидесятый был казнен. И в дурной голове идиотов, дрожавших в ожидании смертельного выстрела, родилась песня La chanson de Craonne[39].

Стоя на Елисейских полях, трудно себе представить, что Франция когда-то воевала. Хотя в конце улицы сияют огни Наполеоновой Триумфальной арки, каменного напоминания о давних битвах. Покидая столицу, солдаты видели эту роскошную, огромную алмазную подвеску, как ни в чем не бывало сияющую посреди кольца бульваров. Военные пытались хоть на время забыть ужас, предаваясь ночной жизни, но, когда boucherie[40] прекратили торговать, начались бунты.

Песня La chanson de Craonne кончается ясным утверждением:

Ceux qu’ont l’pognon, ceux-là r’viendrontCar c’est pour eux qu’on crèveMais c’est fini, car les trouffionsVont tous se mettre en grèveCe s’ra votre tour messieurs les grosDe monter sur l’plateauCar si vous voulez faire la guerrePayez-la de votre peauВон они, богатые,За них я умираю.Но это нужно, чтобы защитить страну.Да, у каждого оружье под рукой.И теперь, богачи и правители,Раз вы забрались так высоко,Раз вы хотите вести войну,Вам придется платить жизнью и скорбью.

Песня, несомненно, взбесила французское правительство; была обещана награда в миллион золотых франков и немедленное освобождение от армейской службы тому, кто назовет властям имя ее автора. Однако ни одного французского солдата не соблазнила награда. Да и как назовешь имя автора песни, известной на фронте в нескольких версиях. Первые ее создатели, похоже, давно погибли, а оскорбительная песня все обрастала вариантами, и с каждой новой битвой появлялись новые рефрены, впитывая в себя все новые названия. Можно было спеть «Вон на холме стоит Краон», или «У форта Во стоит Верден» – какая, в сущности, разница?

Quand Madelon – прелестная песенка, а La chanson de Craonne переворачивает вам душу.

«Прощай, жизнь, прощай, любовь, прощайте, любимые женщины / […]Это случилось в Краоне, что на холме, / Где нам пришлось умереть».

Перейти на страницу:

Похожие книги

Обри Бердслей
Обри Бердслей

Обри Бердслей – один из самых известных в мире художников-графиков, поэт и музыкант. В каждой из этих своих индивидуальных сущностей он был необычайно одарен, а в первой оказался уникален. Это стало ясно уже тогда, когда Бердслей создал свои первые работы, благодаря которым молодой художник стал одним из основателей стиля модерн и первым, кто с высочайшими творческими стандартами подошел к оформлению периодических печатных изданий, афиш и плакатов. Он был эстетом в творчестве и в жизни. Все три пары эстетических категорий – прекрасное и безобразное, возвышенное и низменное, трагическое и комическое – нашли отражение в том, как Бердслей рисовал, и в том, как он жил. Во всем интуитивно элегантный, он принес в декоративное искусство новую энергию и предложил зрителям заглянуть в запретный мир еще трех «э» – эстетики, эклектики и эротики.

Мэттью Стерджис

Мировая художественная культура
Сезанн. Жизнь
Сезанн. Жизнь

Одна из ключевых фигур искусства XX века, Поль Сезанн уже при жизни превратился в легенду. Его биография обросла мифами, а творчество – спекуляциями психоаналитиков. Алекс Данчев с профессионализмом реставратора удаляет многочисленные наслоения, открывая подлинного человека и творца – тонкого, умного, образованного, глубоко укорененного в классической традиции и сумевшего ее переосмыслить. Бескомпромиссность и абсолютное бескорыстие сделали Сезанна образцом для подражания, вдохновителем многих поколений художников. На страницах книги автор предоставляет слово самому художнику и людям из его окружения – друзьям и врагам, наставникам и последователям, – а также столпам современной культуры, избравшим Поля Сезанна эталоном, мессией, талисманом. Матисс, Гоген, Пикассо, Рильке, Беккет и Хайдеггер раскрывают секрет гипнотического влияния, которое Сезанн оказал на искусство XX века, раз и навсегда изменив наше видение мира.

Алекс Данчев

Мировая художественная культура
Миф. Греческие мифы в пересказе
Миф. Греческие мифы в пересказе

Кто-то спросит, дескать, зачем нам очередное переложение греческих мифов и сказаний? Во-первых, старые истории живут в пересказах, то есть не каменеют и не превращаются в догму. Во-вторых, греческая мифология богата на материал, который вплоть до второй половины ХХ века даже у воспевателей античности — художников, скульпторов, поэтов — порой вызывал девичью стыдливость. Сейчас наконец пришло время по-взрослому, с интересом и здорóво воспринимать мифы древних греков — без купюр и отведенных в сторону глаз. И кому, как не Стивену Фраю, сделать это? В-третьих, Фрай вовсе не пытается толковать пересказываемые им истории. И не потому, что у него нет мнения о них, — он просто честно пересказывает, а копаться в смыслах предоставляет антропологам и философам. В-четвертых, да, все эти сюжеты можно найти в сотнях книг, посвященных Древней Греции. Но Фрай заново составляет из них букет, его книга — это своего рода икебана. На цветы, ветки, палки и вазы можно глядеть в цветочном магазине по отдельности, но человечество по-прежнему составляет и покупает букеты. Читать эту книгу, помимо очевидной развлекательной и отдыхательной ценности, стоит и ради того, чтобы стряхнуть пыль с детских воспоминаний о Куне и его «Легендах и мифах Древней Греции», привести в порядок фамильные древа богов и героев, наверняка давно перепутавшиеся у вас в голове, а также вспомнить мифогенную географию Греции: где что находилось, кто куда бегал и где прятался. Книга Фрая — это прекрасный способ попасть в Древнюю Грецию, а заодно и как следует повеселиться: стиль Фрая — неизменная гарантия настоящего читательского приключения.

Стивен Фрай

Мировая художественная культура / Проза / Проза прочее