Читаем Шансон как необходимый компонент истории Франции полностью

Закончив запись, Фюген отбывает отдыхать в Италию. Когда он возвращается домой, их песня звучит из всех репродукторов Франции.

И хотя с нею конкурировали «Лаго-Маджоре» (Le lac majeur) Морта Шумана, «Это моя молитва» (C’est ma prière) Майка Бранта и «Если бы мы пели» (Si on chantait) Жюльена Клера, ни одна из них не смогла перебить успеха «Прекрасной истории» (Une belle histoire) – летнего хита 1972 года.

В этом шансоне воспевается безумная любовь на отдыхе, под южным солнцем. Хотя на самом деле пара встречается на хайвее, где-то в районе Валанса. Почему именно Валанс? И почему на дороге?

Все дело в том, что Деланоэ надо было срифмовать слова vacances (каникулы), chance (удача) и providence (предвидение). И все они по-французски рифмуются с названием места – Валанс, где многие делают остановку по дороге на юг. Фюген не Шарль Трене, и поет он не о мифической «Национальной дороге номер 7».


Да, еще раз спасибо Помпиду, добавившему к сети французских автодорог новую – скоростное шоссе Лилль – Марсель, играющее в песне важную роль. Фюген говорит о ней как l’autoroute des vacances[150], а сегодня ее называют «скоростной дорогой к солнцу».

Наши нежные голубки встречаются не на романтическом повороте провинциальной дороги, но среди шума и вони проносящихся по скоростному шоссе автомобилей, на так называемом a ire de repos[151], под сенью бензоколонки. Заниматься любовью героям, по воле Деланоэ, приходится на ближайшем поле, в кукурузе. А акустическая гитара и сказочная мелодия, не в меньшей степени, чем излюбленные ребятами из Le Big Bazar пара-па-апа-апа-а и ти-тири-ти-а, создают бессмертную атмосферу блаженства, – все бензоколонки Валанса рыдают от умиления.

«Я видел все это по телевизору»

Вслед за Фюгеном и революцией 1968 года является еще один носитель утопических идеалов – юный Жюльен Клер. Ангельское лицо и темные кудри сделали из него готовую звезду французской версии хиппи-мюзикла «Волосы» (Hair). Французские дети-цветы готовы носить его на руках. Но Жюльена Клера все это совершенно не интересует. Ему глубоко наплевать на майские события 1968 года, ко всякой ерунде типа peace, love & understanding он относится свысока, а свою игру в Hair рассматривает как удачную роль – только и всего. Это приводит к некоторой путанице в рядах бесчисленных фанов, но не мешает певцу завоевывать сердца тех, кто охотится за его хитами «Ничего» (Ce n’est rien, 1971) и «Расставание» (Partir, 1977).

Мечты о любви, свободе и мире вдохновляют многих артистов. Певцам со стажем приходится выдерживать конкуренцию молодых собратьев по оружию.

Хозяин Barclay Records Эдди Барклай с 1970 года начинает выпускать хиты группы Les Poppys[152], состоящей из подростков. Содержание песен немедленно делает детишкам имя. Les Poppys поют ритмические песни с текстами, базирующимися на том, что происходит прямо сейчас, отдавая предпочтение песням протеста. Эта, явно заказная, сторона дела сильно отличает их от более поздних молодежных групп. Кроме того, у Les Poppys для каждого шансона – новый солист, и каждый хит получает новый образ. Все это продолжается аж до 1982 года.

Французскую публику они завоевывают с «Кануном Рождества 1970» (Noёl 70) и «Поп-шансон» (Chansons pop), но мировая слава приходит к ним с бессмертной «Нет, нет, ничего не изменилось» (Non, non, rien n’a changé). «Это рассказ о прекращении огня» – самая первая строка – не оставляет сомнений в том, о чем песня – вьетнамская война в самом разгаре.

«Нет, нет, ничего не изменилось» еще и о том, что и в 1971 году войны продолжат выплескиваться на зрителей с экранов телевизоров:

Mais j’ai vu tous les jours à la télévisionMême le soir de Noёl, des fusils, des canonsJ’ai pleuré, oui, j’ai pleuréНо я вижу это всякий день по телевизоруИ в канун Рождества – тоже палят из ружей,А я плачу, я плачу, плачу…

К концу семидесятых в стране – около восемнадцати миллионов телевизоров. В особо прилипчивом хите Шарля Трене «Он продает телеки фермерам» (Il vend des téléviseurs aux paysans, 1976) действует умелый коммивояжер, всучающий фермершам в провинции дорогие аппараты: «Чтобы порадовать их мужей, когда они вернутся домой со своих полей».

Перейти на страницу:

Похожие книги

Обри Бердслей
Обри Бердслей

Обри Бердслей – один из самых известных в мире художников-графиков, поэт и музыкант. В каждой из этих своих индивидуальных сущностей он был необычайно одарен, а в первой оказался уникален. Это стало ясно уже тогда, когда Бердслей создал свои первые работы, благодаря которым молодой художник стал одним из основателей стиля модерн и первым, кто с высочайшими творческими стандартами подошел к оформлению периодических печатных изданий, афиш и плакатов. Он был эстетом в творчестве и в жизни. Все три пары эстетических категорий – прекрасное и безобразное, возвышенное и низменное, трагическое и комическое – нашли отражение в том, как Бердслей рисовал, и в том, как он жил. Во всем интуитивно элегантный, он принес в декоративное искусство новую энергию и предложил зрителям заглянуть в запретный мир еще трех «э» – эстетики, эклектики и эротики.

Мэттью Стерджис

Мировая художественная культура
Сезанн. Жизнь
Сезанн. Жизнь

Одна из ключевых фигур искусства XX века, Поль Сезанн уже при жизни превратился в легенду. Его биография обросла мифами, а творчество – спекуляциями психоаналитиков. Алекс Данчев с профессионализмом реставратора удаляет многочисленные наслоения, открывая подлинного человека и творца – тонкого, умного, образованного, глубоко укорененного в классической традиции и сумевшего ее переосмыслить. Бескомпромиссность и абсолютное бескорыстие сделали Сезанна образцом для подражания, вдохновителем многих поколений художников. На страницах книги автор предоставляет слово самому художнику и людям из его окружения – друзьям и врагам, наставникам и последователям, – а также столпам современной культуры, избравшим Поля Сезанна эталоном, мессией, талисманом. Матисс, Гоген, Пикассо, Рильке, Беккет и Хайдеггер раскрывают секрет гипнотического влияния, которое Сезанн оказал на искусство XX века, раз и навсегда изменив наше видение мира.

Алекс Данчев

Мировая художественная культура
Миф. Греческие мифы в пересказе
Миф. Греческие мифы в пересказе

Кто-то спросит, дескать, зачем нам очередное переложение греческих мифов и сказаний? Во-первых, старые истории живут в пересказах, то есть не каменеют и не превращаются в догму. Во-вторых, греческая мифология богата на материал, который вплоть до второй половины ХХ века даже у воспевателей античности — художников, скульпторов, поэтов — порой вызывал девичью стыдливость. Сейчас наконец пришло время по-взрослому, с интересом и здорóво воспринимать мифы древних греков — без купюр и отведенных в сторону глаз. И кому, как не Стивену Фраю, сделать это? В-третьих, Фрай вовсе не пытается толковать пересказываемые им истории. И не потому, что у него нет мнения о них, — он просто честно пересказывает, а копаться в смыслах предоставляет антропологам и философам. В-четвертых, да, все эти сюжеты можно найти в сотнях книг, посвященных Древней Греции. Но Фрай заново составляет из них букет, его книга — это своего рода икебана. На цветы, ветки, палки и вазы можно глядеть в цветочном магазине по отдельности, но человечество по-прежнему составляет и покупает букеты. Читать эту книгу, помимо очевидной развлекательной и отдыхательной ценности, стоит и ради того, чтобы стряхнуть пыль с детских воспоминаний о Куне и его «Легендах и мифах Древней Греции», привести в порядок фамильные древа богов и героев, наверняка давно перепутавшиеся у вас в голове, а также вспомнить мифогенную географию Греции: где что находилось, кто куда бегал и где прятался. Книга Фрая — это прекрасный способ попасть в Древнюю Грецию, а заодно и как следует повеселиться: стиль Фрая — неизменная гарантия настоящего читательского приключения.

Стивен Фрай

Мировая художественная культура / Проза / Проза прочее