Такого расклада мы не учли. Устраиваясь юнгой на судно, я планировала смешаться с остальной командой и, выполняя любую тяжелую работу, ни при каких условиях не попадаться на глаза капитану. После того, как я узнала, кто им является, я лишь сильнее укрепилась в своем решении, но не тут-то было. Любое непослушание и отказ повиноваться могли спровоцировать самые непредсказуемые последствия и лишь еще сильнее привлечь внимание к моей персоне. А это, учитывая, что я – единственная женщина на корабле, могло закончиться крайне плачевно.
– Да, тебя, сопляк, – квартирмейстер коротко кивнул в сторону полуюта, где располагалась капитанская каюта. – Пошевеливайся, пока ноги целы!
Отдав приказ, моряк не стал задерживаться возле тех, кто, по его мнению, этого не заслуживал, и отправился дальше, оставив Клода и меня раздумывать над положением, в котором мы оказались. К счастью, о нашей первой встрече с капитаном мой наставник ничего не знал, иначе ни за что бы не отпустил в логово хищного зверя, для которого проглотить такую мелочь, как я, не составило бы труда. Впрочем, разве у нас был выбор? До ближайшего порта, где мы собирались сойти на берег, путь не близкий, а значит, хотим мы этого или нет, но подчиняться все-таки придется. И чего мне, в конце концов, бояться? В моем теперешнем виде я легко сошла бы за двенадцатилетнего мальчишку, ничем не напоминающего роскошно одетую молодую особу, которую он сначала спас от смерти, а затем смертельно оскорбил на том злосчастном маскараде, после которого вся моя жизнь пошла наперекосяк.
Резко выдохнув, я вскинула голову и, не глядя на старого друга, проговорила:
– Ты иди, Клод, не волнуйся за меня. Я мигом. Только узнаю, зачем меня искали, и сразу же присоединюсь к тебе.
Ох, как же трудно врать тем, кто знает тебя, пожалуй, лучше, чем ты сама себя! Не спуская с меня испытующего взгляда, Клод отошел на пару шагов, а затем, резко вернувшись, прошептал, чтобы не услышал никто из команды:
– Я буду поблизости. Если что-то пойдет не так, кричи, и клянусь, что собственноручно перережу глотку любому, кто посмеет проявить к тебе неуважение.
Именно этого я и боялась. В попытке защитить меня Клод мог погибнуть, а вместе с ним больной Ренард и все мои мечты о свободе. Этого я допустить никак не могла. Дав мысленно слово ни при каких обстоятельствах не выдавать себя, я кивнула и, бодро похлопав друга по плечу, поднялась по ступенькам на полуют, где из-за закрытых дверей капитанской каюты до меня донесся грозный рык ее хозяина: «Ну где этот чертов юнга?! Я самолично вздерну его на рее!»
С трудом сглотнув, я с округлившимися от ужаса глазами робко постучала в дверь:
– Я здесь, капитан. Вы звали меня…
Резко распахнувшаяся от удара ногой дверь едва не слетела с петель, и, не отскочи я вовремя в сторону, вполне могла бы остаться без зубов. В проеме появилась высокая фигура капитана, пребывающего в крайне раздраженном состоянии. Он окинул меня недовольным взглядом и, схватив меня за плечо, втащил в полутемное помещение:
– Где тебя черти носят, бездельник? Почему каюта до сих пор не прибрана? Немедленно уберись здесь и проветри помещение!
И только-то? Облегченно вздохнув, я, не в силах скрыть радостной улыбки, принялась за работу под пристальным взглядом капитана, отчего-то не спешащего выйти и облегчить мне задачу. Напротив, расположившись за небольшим рабочим столом, он с помощью непонятных приборов принялся производить какие-то вычисления и отмечать результаты на разостланной тут же карте. Должна заметить, что любовь к картам у нашего капитана была просто маниакальной. Большие, средние, маленькие – ими были увешаны все стены каюты, как будто капитан собирался проверить на подлинность каждую из них в отдельности.
Само по себе помещение было довольно просторным, и, если бы не сильный страх быть узнанной, я непременно раздвинула бы пошире тяжелые портьеры, наполовину закрывающие собой большие прямоугольные окна, из них наверняка открывался прекрасный вид на безбрежную морскую гладь, по которой грациозно, словно танцуя, двигалась уносящая нас вперед шхуна.
Почти четверть каюты занимали широкая деревянная кровать и довольно-таки большой рундук, в котором наш капитан наверняка хранил несметные богатства, награбленные за годы плавания. Я почти с завистью уставилась на стоявшие на нем серебряный таз и кувшин для умывания, наполненный пресной водой – роскошь, недоступная простым матросам, вынужденным довольствоваться морской водой, которой за бортом было хоть отбавляй. Пресную же они получали только для питья.
Большой обеденный стол, за которым запросто могла бы разместиться дюжина человек, был, как и вся остальная мебель, надежно привинчен к полу и застелен ажурной скатертью, несомненно, принадлежавшей какой-нибудь высокородной персоне, безжалостно обворованной в морском бою. Установленные вокруг стола стулья, как и большое и на вид очень удобное кресло, были обиты полосатой парчой и придавали всему помещению вполне уютный вид.