Шариковы дети

Неожиданно из-за смога выплыло солнце, от этого домик показался совсем убогим – давно не крашеная дверь, прогнившее крыльцо и скотчем склеенное треснувшее стекло в раме. В окошке мелькнула тень и через секунду на крыльце появилась щупленькая старушка. Она запахнула шаль на груди, приложила козырьком ладошку ко лбу и, прищурившись, сердито спросила:

– Зачем опять пришли? Сказала, что не поеду! – женщина повернулась.

– Подождите, я из полиции. Здесь недалеко застрелили человека.

– А, вы за этим, – старушка посторонилась, пропуская гостя. – Заходите.

Пантелеев вошёл, согнувшись в проёме двери, и удивился тому, что внутри так чисто и уютно: выбеленная известью печь, светлые занавески, застеленный клеёнкой стол и бумажные иконки, купленные в городской церкви.

– Вы одна живёте? – полицейский огляделся.

– Почему одна, – пожилая женщина смущённо улыбнулась и прикрыла ручкой беззубый рот. – Со своими собачками, – она загладила выбившиеся седые пряди к затылку и повернулась к Пантелееву. – Разувайтесь, я вас чаем угощу. Вас как зовут?

– Константин, Костя Пантелеев, – поправился капитан, разулся и, потоптавшись немного, сел за стол.

– А я Серафима Петровна. Можно просто баба Фима, – женщина захлопотала у плиты. – Меня все здесь так называли. Мы на Бойне дружно жили, знали друг друга, в гости ходили. Например, Люська из четвёртого дома самогонку гнала, хорошую. В десятом Василий с семьёй проживал, всё время крышу мне крыл, за бутылку того же самогона. Опять же сапожник Митька с другой улицы чинил обувь. Бывало, сделает как надо и набойки и дыру зашьёт, и замок в сапог поставит. Все съехали, получили новое жильё. Видел бы ты эти квартиры! Их раньше называли финские домики, только раньше такие ставили из кирпича, а сейчас из пенопласта, любой пук на весь дом из двух подъездов слышно, а про то, чтобы поругаться, и речи нет! Была я в одном из таких, соседи на новоселье приглашали.

Пантелеев понял, что старушке не с кем поговорить, но перебивать не стал, только спросил:

– Почему вы не уехали? Ведь тоже отдельное жильё положено, хоть из пенопласта, зато тепло, вода горячая, ванная и отопление.

– Собачек куда я дену? У меня их двенадцать! – Серафима Петровна ловко накрыла на стол, поставила тазик со свежими пирожками и налила чай. – Угощайтесь! Пирожки с капустой.

– Для кого столько готовите?

– По привычке. Раньше местная ребятня к собачкам в гости приходила, а я их выпечкой потчевала, – старушка пожала щупленькими плечами. Она подвинула табурет, села напротив и смиренно сложила на коленях натруженные руки. – Когда началось массовое переселение, много волнений произошло. Люди не хотели уезжать в казённые дома. Здесь огороды, жители картошку высаживали, свеклу, лук и на зиму запасали, а сейчас всё из магазина. Местные артачились до тех пор, пока не пришли бульдозеры, а потом вообще начали взрывать угольные пласты в километре отсюда. У кого избы ближе к отвалам, стены трещинами пошли. Потом сдались из-за ребятишек, да и дышать совсем нечем. Ко мне несколько раз приезжал такой юркий, с папочкой, из администрации, кажется Звенигородов фамилия. Узнал, что я из-за животных съезжать отказываюсь, пообещал, что собачек пристроит в добрые руки. А я говорю, пока не сама не увижу эти руки, с места не двинусь! Вот тогда стало понятно, что брехло этот Звенигородов, только звенит бубенчиками, как его фамилия! От меня все отстали, наверное, ждут, когда сама помру, – женщина беззвучно заплакала. – Собачек жалко, что с ними будет без меня? – по морщинистым щекам бабы Фимы ручейками текли слёзы.

– Как вы здесь живёте? Ни одного магазина в круге. На что содержите животных? – в сердце Пантелеева словно закрылся какой-то клапан, и от подступивших слёз защипало в носу.