Шарль Моррас и «Action française» против Германии: от кайзера до Гитлера

Фамилии обоих часто соседствуют на страницах «Анкеты об учителях молодой литературы»[105], которую в 1922 г. провели и годом позже выпустили книгой молодые критики Пьер Варийон и Анри Рамбо. Первый принадлежал к «Action française», второй сочувствовал ему, что, возможно, отразилось на отборе респондентов из числа писателей, получивших известность после войны (ответили не все), и на выводах. «Учителями» среди современников Морраса и Барреса (третье место занял Бурже, четвертое Франс) назвали, с разными мотивировками и оттенками восхищения, Пьер Бенуа, Пьер Дриё Ла Рошель и Анри де Монтерлан – если брать известных (из 50 фамилий ответивших половину я впервые узнал из «Анкеты»). «Для меня их влияния идут парой, поддерживая и дополняя друг друга», – отметил Жан Лоньон. Баррес получил больше похвал как художник, романист и романтик; Моррас – как интеллектуал и диалектик, идеолог порядка и образец верности своим взглядам (его стихи вызвали восторг только у забытых ныне поэтов). «Есть много глупостей, которые я мог сказать, но не сказал, потому что Моррас существует. Целая армия молодых людей может применить к себе эти слова. У Морраса я не читал ни единой глупости», – эту экстравагантную похвалу Монтерлана через много лет напомнил Массис (HML, 91).

В «Суждениях» Массис не упомянул «Анкету», но обе книги отразили то, что витало в воздухе. «Они принимают и отвергают идеи то с насмешкой, то с энтузиазмом, – заметил Баррес по адресу молодых и пылких интеллектуалов. – Я же опираюсь на опыт всей жизни и вижу противоречие, когда меня упрекают в бездействии. Я верен нескольким фундаментальным идеям, и это не игрушка» (МСВ, 992). «Чувствую себя матросом, – писал он Массису 15 октября 1922 г., – которого товарищи высадили на скале посреди океана, оставив в утешение парочку бутылок, и который наблюдает, как корабль удаляется».

«Но я верю, – добавил Баррес в том же письме, – что после вас еще могут появиться юноши двадцати лет, с которыми мои книги вступят в диалог» (MBN, 172–173). Когда в 1962 г. отмечалось его столетие, последнюю фразу цитировали едва ли не чаще других. А в качестве такой книги едва ли не чаще других называли посмертно опубликованные «Тетради», открывшие искреннюю и глубокую, «внутреннюю» католическую веру Барреса.

Морис Баррес скоропостижно умер от сердечного приступа вечером 4 декабря 1923 г. в возрасте 61 года.

«Я узнал скорбную новость, когда входил в Палату, – вспоминал его политический противник Эдуар Эррио. – Накануне, пожимая мне руку, он обратился ко мне с несколькими любезными словами, смягчая юной и веселой улыбкой несколько мрачные интонации своего голоса. <…> Мне невольно бросилось в глаза, как постарело его лицо, как увеличились круги под глазами и утончились черты – внезапное впечатление заставило меня задуматься. Утончились, увы! В прямом и точном смысле это означало: первое бледное прикосновение смерти. <…> Я разошелся с ним, но восхищался неукротимой диалектикой и бурлением мысли даже в его политических статьях. <…> Политика разделяла нас во всем; мы представляли с ним два полюса общественного мнения; мы нередко сталкивались; но, несмотря на всё, я питал к нему глубокую привязанность» (ЭЭП, 170).

«Не только литература потеряла один из лучших цветков своего венка, – скорбел Гийюэн, – но его уход оставил зияющую пустоту в самой душе родины» (GDO, 115). «Последний раз в истории [французской] литературы правительство постановило организовать писателю национальные похороны» (VMB, 384) – «первые официальные почести, возданные националистической мысли» (ММВ, 56), как отметил Моррас. «Похороны Барреса подвели черту под нашей молодостью», – подытожил Массис (MNT, 207).

За катафалком шли президент Александр Мильеран, премьер Раймон Пуанкаре, маршал Фердинанд Фош – политические союзники и личные друзья. Министр просвещения Леон Берар, чтивший Барреса и вернувший в школьную программу классические языки, за что ратовал покойный, от имени правительства произнес надгробную речь: «По счастливому и, несомненно, редкому совпадению, дарование и труд художника великолепно сочетались в нем со всем, что он сделал для защиты своих идей и служения своей стране»[106].

«Послевоенную историю республиканского национализма со временем неизбежно разделят на два периода – при жизни Барреса и после смерти Барреса»[107], – писал Моррас в 1929 г., подытожив еще через двенадцать лет: «Со смертью Барреса ушло, как с ним и пришло, всё то национальное сознание, которое победа 1918 года могла создать внутри республиканского режима» (ММВ, 61). Пути французского национализма и «республики на товарищеских началах» разошлись навсегда.

Глава четвертая «Поколение, принесенное в жертву»: французская молодежь перед Великой войной