Шарль Моррас и «Action française» против Третьего Рейха

Оценивая стремление маршала поскорее заключить перемирие, следует учитывать исторический фактор, а именно перемирие 11 ноября 1918 г., которое отменило наступление в Лотарингии, запланированное на 13 ноября. Подобно Моррасу и Доде, Петэн считал принятие немецкой просьбы о прекращении огня трагической ошибкой. «Перемирие было преждевременным, – утверждал Доде в 1923 г. – Оно предотвратило германский Седан, безусловный и неизбежный. Подлинный мир достигнут только тогда, когда победоносная армия занимает вражескую столицу. И именно в момент перемирия, в хаосе поражения, поверженному врагу должно быть предъявлено первое и самое жесткое требование о возмещении ущерба»[454]. «Если бы Фош послушал меня, – утверждал Петэн, – никогда не появился бы Гитлер с рассказами про то, что германская армия осталась непобежденной»[455]. После проигранной не им войны маршал рассчитывал выиграть мир, хотя бы тактически, – «заставить Гитлера совершить ошибку Фоша»[456]. Потому что «победителю никогда не выгодно даровать перемирие побежденному, находящемуся при последнем издыхании»[457].

Президент Республики, председатели палат и часть депутатов продолжали настаивать на отъезде в Северную Африку (Дарлан выделил им корабль)[458]. Петэн был готов отпустить туда даже «штатских» министров во главе с вице-премьером Шотаном, пояснив: «Я остаюсь здесь с министром иностранных дел и главами военных ведомств, чтобы защищать права и жизнь народа Франции». «Наихудший вариант, – возразил ему Лемери. – Если правительство разделится надвое, оно перестанет существовать. Немцы навяжут свое и растерзают Францию». «Скажите это Лебрену», – ответил маршал[459]. Забегая вперед, скажу, что министры остались в метрополии, а уехавшие вскоре вернулись, но лишились политического будущего – некоторые на ближайшие годы, некоторые навсегда.

В отсутствие перемирия линия фронта двигалась всё дальше. 19 июня редакция L’AF на семи машинах выехала из Пуатье. Хаос нарастал, поэтому маршрут несколько раз меняли. В переполненной гостинице Моррасу постелили в биллиардной, но отказались взять деньги. Новость о перемирии, подписанном 22 июня, застала караван в городке Вильфранш-де-Руэрг, где уже находилась семья Пюжо (VCM, 414–415).

«Французский народ не оспаривает свои поражения, – заявил Петэн по радио 20 июня, пока шли переговоры о перемирии. – Все народы знали череду успехов и неудач. Их слабость или величие видны в том, как они реагировали. Мы извлечем урок из проигранных сражений. После победы дух наслаждения возобладал над духом самопожертвования. Мы требовали больше, чем заслужили. Мы хотели беречь силы; сегодня мы столкнулись с несчастьем[460]. Я был с вами в славные дни. Глава правительства, я остаюсь с вами в скорбные дни. Будьте со мной. Борьба остается прежней. Речь о Франции, о ее земле, о ее сыновьях»[461].

Победители предложили побежденным условия перемирия в виде единого документа, не допускающего возражений и исправлений, – как в ноябре 1918 г. и в июне 1919 г. Для его подписания по совету Геббельса был выбран исторический вагон маршала Фоша, музеефицированный в Компьенском лесу, – тот самый, где Вейган 11 ноября 1918 г. от имени «союзников» зачитал условия перемирия германским представителям. Требовалось или принять все пункты, суровые и порой унизительные, или продолжать войну, что означало новые жертвы и, главное, миллионы пленных. Правительство заранее посчитало неприемлемыми два возможных условия – передачу противнику флота и колоний. Немцы этого не потребовали. «Если бы Петэн хоть немного был настроен антибритански, если бы он хотел “сотрудничать” с Германией, если бы он был “предателем” Франции, не было ничего проще, чем добиться от Гитлера лучших условий в обмен на французский флот. Но ни в 1940, ни в 1942 гг. такая мысль даже не закралась в его голову», – отметил Хаддлстон[462].

«Перемирие, – суммировал Поль Бодуэн, возглавлявший МИД на момент его подписания, – позволило избежать полной оккупации страны и сохранило правительство, долгом которого было защищать французский народ от врага. Оно спасло Северную Африку и оставило в наших руках колонии и флот. Оно разрешило нам иметь небольшую армию и избавило бо́льшую часть взрослого мужского населения от участи пленников. Оно дало возможность восстановить порядок в стране путем возвращения домой миллионов беженцев, запрудивших дороги, и быстрой демобилизации двух миллионов человек»[463]. По словам Поля Валери, перемирие «спасло порядок, честь и моральный дух нации в условиях всеобщего смятения и распада»[464].