Шарль Моррас и «Action française» против Третьего Рейха

Бернанос одним из первых обвинил Морраса в пораженчестве, то есть в подрыве морального духа нации, что после войны нашло отражение в вердикте трибунала Роны и литературе соответствующей ориентации. Ю. Вебер объявил движение «Action française» «ответственным за деморализацию страны в момент, когда вспыхнула Вторая мировая война» (WAF, 7), хотя его собственное исследование опровергает сказанное.

Обвиняли Морраса и с противоположного фланга, как Луи-Фердинанд Селин в памфлете «Школа трупов», законченном после Мюнхенского кризиса и опубликованном в ноябре 1938 г. Его я тоже буду цитировать пространно.

Приведя фрагмент статьи Морраса с фразой: «Есть немало правды в словах Андре Моруа» (избранного в Академию в один год с Моррасом), Селин напомнил настоящее имя и фамилию Моруа: Эмиль Эрцог, – и прокомментировал: «И этот стиль! Этот знаменитый стиль! Сладкий, как ликёр, мямлящий, тенденциозный, лжесвидетельствующий, еврейский».

Несколькими страницами раньше он вынес такой вердикт, причем не одному только Моррасу:

«Наши национальные реформаторы, такие люди, как Ла Рок, как Дорио, Моррас, Бейби, Марен и прочие… они ничего не исправляют, потому что они никогда не говорят о том, чтобы избавиться от евреев. По сути, они говорят только затем, чтобы ничего не говорить. Болтать они горазды. Всё, что они делают, это заговаривают зубы. Они только притупляют, облегчают боль, своими увёртками они действуют как компресс, но они никогда ничего не уничтожат, ни самого крохотного нарыва. Одним словом, еврейские шестёрки, растлители, предатели».

Дальше – больше:

«Но чего хочет добиться Моррас? Я совершенно ничего не понимаю в тонкостях, в искусной белиберде, в прекрасных козлах и капустах его наилатинейшей доктрины. За что он ратует, в конце концов? За безупречное латинство? За союз с Италией? Разумеется! Мы в нём! С Франко? Почему бы и нет? И что дальше? Неизвестно… Всё, что есть? Всё переделать? Латинство прежде всего? Весь Фелибриж[378]? Ура, Воклюз[379]! Да здравствует Петрарка! Вперёд, Мистраль! Аплодисменты Вергилию! Гораций, в бой! <…>

Возможно ли примирить Европу? Объединить ее во имя любви к латыни? В этом всё дело. Я в это не верю. Нужны более основательные причины: власть, армии, новая вера, раса. <…> “Ни Берлин! Ни Москва!” Он очень гордится этим изречением. Он носится с ним, как курица с яйцом. Это кажется вам таким категоричным… только кажется… Наш петраркист говорит только половину… Надо всё говорить, Моррас!.. Надо всё говорить!.. Это не “Ни Берлин! Ни Москва!”… Это “с евреями или против евреев”… В наше время тот, кто против Берлина, заодно с евреями, это ясно как божий день. Моррас, вы с евреями, что бы вы из себя ни строили. Ни Берлин, ни Москва! это ни о чём не говорит! на самом деле: “Вашингтон – Лондон – Москва” против “Берлин – Рим – Бургос”. Одно из двух! Нужно выбирать! Прямо сейчас! немедленно! Никакого латинского торгашества. <…>

Чего хочет Моррас? Чтобы Франция [была] одна сама по себе? полностью независима? никак себя не компрометировала? в одиночку защищала свою лучезарную галло-романскую культуру? свой петраркашный гений, раблетический, мольероватый, Жансон-де-Сайитский[380], мазариниевский, моррасовский, наконец?… это уже совсем не просто… Это была бы мечта, но идиотская. Нами уже не правит Людовик XIV. Пердёж господина Лебрена уже не заставит Европу содрогнуться. Он даже не заставит никого смеяться, это пердёж впустую. <…>

Я спрашиваю себя, почему Моррас боится расизма? Ведь ему нечего бояться с его происхождением? Может быть, он не хочет пугать своих еврейских подписчиков, “хороших евреев”?»[381]

Это к вопросу о юдофобии Морраса.

IV.

Позицию «Action française» в последний предвоенный год четко изложил Моррас на процессе:

«Первое. Не надо начинать войну. Второе. Если, вопреки нашим советам, война будет навязана нам извне или вспыхнет по вине правительства, будем воевать и воевать хорошо, в полную силу. Выиграем ее. Чтобы выиграть: Вооружаться!

Вооружаться! Вооружаться! Третье. Если мы выиграем. Ну, тут без глупостей, сделаем так, чтобы полностью обезвредить Германию. <…> Используем метод, который дал полтора века спокойствия народу Франции – и самой Германии до Фридриха II – метод Вестфальских договоров, уничтожение германского единства, возвращение к Германиям, одним словом, мир Жака Бенвиля. Четвертое. Чтобы добиться такого результата, достижения и правильного использования победы, дадим войне национальную цель, вместо неуместного антигитлеризма и тухлого демократического духа: объявим, что мы работаем на политическое разложение врага» (MPC, 102–103).

«Почему положение “не надо начинать войну” шло первым? Потому что мы не были готовы. В неизбежности конфликта никто не сомневался; оттягивая его, можно было залечить болезни, чреватые поражением», – пояснил Авар де ла Монтань (HAF, 175).