Шарль Моррас и «Action française» против Третьего Рейха

Большим шагом навстречу войне оказались гарантии безопасности, которые Великобритания и Франция 31 марта 1939 г. дали Польше. Моррас отнесся к ним скептически – посетовал, что их содержание не было сохранено в тайне и что они сковали свободу действий Парижа и Лондона, поставив их в зависимость от Варшавы и Берлина. L’AF призвала французов к «бдительности, спокойствию и твердости» (MGA, 168). Насколько велик был шаг, стало ясно только после начала войны. Луиджи Виллари назвал гарантии «чеком, который польское правительство могло обналичить, когда сочтет, что страна в опасности, не оставляя британскому правительству свободы решать, реальна опасность или нет, и тем самым свободы действий. Британия обязалась вмешаться, когда польское правительство того потребует. Это был самый гибельный из всех дипломатических шагов. Он сделал Вторую мировую войну практически неизбежной, поскольку конфликт между Германией и Польшей, который можно было бы разрешить мирно, грозил превратиться в Армагеддон по капризу любого, кто находился у власти в Польше»[382]. Это был любитель необдуманных шагов Юзеф Бек, фактически в одиночку вершивший внешнюю политику Польши после смерти Пилсудского. «Чек» ему в руки вложил премьер-министр Чемберлен, но «чертом», который, по точному определению Морганы Девлин, «дернул» его сделать это, был министр иностранных дел лорд Галифакс[383]. Задним числом опасность гарантий пришлось признать и самому Моррасу: «Почему государства-гаранты или называвшие себя таковыми отдали все право инициативы приведения их гарантий в исполнение, или, как тогда говорили, как и почему они вручили факел войны в руки своих неопытных или безответственных протеже?» (MSF, 81). Раньше надо было спрашивать…

«Данцигская бомба замедленного действия не взорвалась бы, если бы Англия не позволила полякам играть с детонатором»[384], – утверждал Марсель Дэа, который 4 мая 1939 г. опубликовал статью с риторическим заголовком «Умирать за Данциг?». Ответом было «решительное нет», поскольку «у французских крестьян и рабочих не было никакой охоты приносить себя в жертву неизвестно каким военно-дипломатическим комбинациям безответственных политиканов» (DMP, 465). Да, приведенные слова о «детонаторе» написал идейный коллаборант в предисловии к книге нацистского автора, изданной в оккупированном Париже. Но правоту сказанного нельзя не признать, ибо «играть с детонатором» полякам позволил и Париж. 18 мая главнокомандующий Морис Гамелен заключил с польским военным министром Тадеушем Каспржицким новую конвенцию, по которой обязательство Франции оказать военную помощь в случае нападения распространялось на Данциг – «вольный город» под управлением Лиги Наций, а не часть Польши, – чего прежняя конвенция 1921 г. не предусматривала. Как заведено, военные и дипломаты вели переговоры порознь, и политическая конвенция не была подготовлена вовремя: ее подписали уже 4 сентября. После войны этой стало одним из важнейших поводов для запоздалого сведения счетов между Бонне и Гамеленом. Мертвых-то было уже не вернуть…

Готовность «умирать за Данциг» в соответствии с обязательствами, принятыми Парижем, выразили коммунисты[385] и… публицист «Je suis partout» Пьер-Антуан Кусто, который одернул Дэа: «Как будто речь идет о Данциге! Речь идет о жизни или смерти Польши, которая, – счел нужным добавить он, – в отличие от бурлескной Чехословакии является настоящей нацией»[386]. Несомненно, Деа имел в виду и его, отвечая в мемуарах: «Вопрос был не в том, образуют ли поляки подлинную нацию или нет. Единственное, что было важно, – их обороноспособность. А на этот счет они сами питали невероятные иллюзии» (DMP, 478). Напомню, что еще в 1933 г. Жорж Сюарес предупреждал: «Ошибкой было бы думать, что Польша является гарантией безопасности и мира на востоке Европы. Это страна беспорядка и тирании одновременно»[387].

Моррас был настроен полонофильски со времен польско-советской войны 1920 г. и «чуда на Висле». Никакой сентиментальности – Польша интересовала его как фактор ослабления Германии. Во введении к переводу книги Фридриха Гримма «Франция и Польский коридор», открывавшемуся предисловием Дэа, историк Рене Мартель, коллаборант, но признанный еще до войны специалист по Восточной Европе, особо выделил позицию «Action française», которое «яростно выступало против любого разумного урегулирования и, более того, поощряло самые чрезмерные претензии польских националистов, требовавших Восточную Пруссию и Верхнюю Силезию»[388]. С учетом времени и места публикации это звучало угрожающе.