Шарль Моррас и «Action française» против Третьего Рейха

«Ничто не случается само собой, ни мир, ни война, – продолжал он 28 августа. – Порой мир бывает тяжелее войны. И уж точно никогда не достичь мира, если говорить и повторять другим и самому себе, что война неизбежна. Нет, это не так. Подобный искусственный фатализм ни на чем не основан. <…> Точно ли будет война? Нет. Война будет только в двух случаях: если Гитлер объявит ее нам, в чем нет уверенности; если мы объявим ее Гитлеру, что зависит от нас. А в том, что зависит от нас, мы должны учитывать многие обстоятельства. <…> Если французская территория окажется под угрозой, если [будет] нарушена наша граница, все силы, самые мощные, будут брошены против агрессора. Но хотеть войны, затевать войну, для нас это огромный шаг. Война идей, война принципов, война величия – нет, спасибо, это слишком превосходит оставшиеся у нас возможности. Мы, французы, не имеем права соглашаться на это. Мы имеем право отвергнуть это. <…> Мы не желаем Франции гибели в новой гекатомбе» (MSF, 74–80).

«Однажды вечером мы с Анри Массисом, – вспоминал Брайзияк, назвавший L’AF в частном письме «последним бастионом мира» (RBC, X, 512), – шли, как раньше ходили много раз, по Парижу, уже начавшему гасить огни, вдоль черной Сены, мимо черного Лувра. Мы дошли до типографии L’AF. Мир еще не был полностью потерян. Даже цензуру пока не ввели, и Моррас каждый день с исключительным мужеством пытался отражать новые угрозы. <…> Мы ждали Морраса. Пришедший около полуночи, он выглядел усталым, встревоженным тем, что предвидел, но как всегда полным неиссякаемой надежды. <…> Он как-то трогательно посмотрел на окружавших его молодых людей. Он говорил о Жане Массисе его отцу. В мою сторону он пробормотал: “Мне нечего сказать вам, чего вы бы не знали”. <…> Живые и мертвые нашего предвоенного, это он царил над нами: нам выпало счастье находиться рядом, встретить в молодые годы взгляд этих серых глаз, эту верную и твердую мысль, эту пылающую страсть к своей стране и к ее молодежи» (RBC, VI, 340).

Передовица 28 августа оказалась «последней вольной статьей Морраса» (VCM, 410). В тот же день начальник парижской судебной полиции Шарль Мейер вызвал Мориса Пюжо, который показал на следствии: «У него было сообщение для нас от имени председателя совета (министров – В. М.). Кампания Морраса, сказал он, мешает политике Даладье; он вынужден потребовать ее прекращения. Я ответил Мейеру, что перед лицом опасности, которая, по его мнению, угрожает нашей стране, Шарль Моррас безусловно будет продолжать, насколько это в его силах, подавать сигналы тревоги, поскольку таков его долг. Глава правительства может исполнить свой, введя цензуру; Моррас подчинится приказу» (РAF, 20). «Их беспокойство было оправданным, – горько заметил Моррас. – Если бы пресса осталась свободной, мы были полны решимости сделать всё, чтобы остановить эту глупость и безумие. Отбыв 250 дней в тюрьме за угрозы в адрес слишком воинственных депутатов, я бы с радостью отсидел еще две тысячи за противостояние министрам – поджигателям войны. Новый декрет лишил меня единственного орудия борьбы – газеты – без возможности помешать преступлению. <…> Оружие было вырвано из наших рук. Мы не могли повторить то, что сделали одиннадцатью месяцами раньше (перед Мюнхенским соглашением – В. М.). Борьба за мир, которая также была борьбой за Родину, оказалась невозможной» (MSF, 320, 70).

Цензура прессы, радио и кинематографа была введена 28 августа. На следующий день почти вся передовица Морраса зияла белым пятном. Через четыре года L’AF поместила ее полный текст. Призвав не начинать войну и создать национальное правительство с участием «Аction française», Моррас писал: «Нам говорят: Так вы бросаете Польшу? Мы не бросаем Польшу. Но мы видим, что в абсурдной Европе 1919 года Польша была хрупким созданием: прежде всего ей надо было помочь выжить. <…> Главнейший интерес этой страны снова и несмотря ни на что связан с существованием Франции. После трех разделов Польша уже была мертва, но воскресла. Она воскреснет снова, если будет жива Франция. Спасем прежде всего Францию, если хотим спасти будущее Польши» (WAF, 474). Напомню, что это опубликовано 29 августа 1943 г. в оккупированном немцами Лионе.

1 сентября в 4.45 утра вермахт вторгся в Польшу. В 10.30 во Франции была объявлена всеобщая мобилизация. Из редакции L’AF к мэтру отправился Пьер Варийон. Услышав новость, Моррас попросил повторить ее, как будто надеялся ослышаться, затем воскликнул: «Какая глупость! Какое преступление!». И чуть позже глухо пробормотал «Бедные, бедные мальчики!»[401].