Шарль Моррас и «Action française» против Третьего Рейха

«Наша страна, сама того не желая, сползала в войну. Она шла на нее с чувством брошенности, безразличия, усталости, как захваченная катастрофой, против которой не могла, как думала, ничего поделать и которую принимала пассивно, в унынии. Гитлер использовал это психологическое и моральное состояние, начав войну с девятимесячного застоя, который должен был укрепить его позиции. Я присутствовал при этом медленном разложении, при этой “демобилизации под знаменами”, когда зараза поразила всех, от арьергарда до авангарда. Армия не опиралась на страну, которая чувствует себя по-настоящему “на войне”. Она не была бастионом народа, захваченного единой мыслью об обороне. За армией было нечто вроде одинокого тела, лишенного души, не сообщавшего ей никакой единой воли» (MNT, 316).

В условиях того, что французы окрестили «drôle de guerre» (русский перевод «странная война» не передает все нюансы оригинала), власти придавали особое значение информации и пропаганде. Еще 29 июля знаменитый драматург Жан Жироду, мастер высокопарных речей и друг премьера Даладье, был назначен генеральным комиссаром по информации и стал главным пропагандистом режима, несшим «позитив». Для пресечения «негатива» в том же ведомстве была создана служба цензуры, которую возглавил Леон Мартино-Депля, бывший государственный вице-секретарь при председателе Совета министров в кабинете «расстрельщика» Даладье, павшем после кризиса 6 февраля 1934 г. При отсутствии четких указаний, что можно, что нельзя, цензоры руководствовались принципом «лучше перебдеть, чем недобдеть». Хотя, как иронически заметил публицист Альфред Фабр-Люс, «цензура никогда не перекрывала путь дурным новостям, но лишь придавала им привкус запретного плода»[407].

В числе первых жертв цензуры оказалась L’AF, а также «Je suis partout». «Должны ли мы беспечально взирать на то, – вопрошал Анри Беро, – что такой человек, как Моррас, которому, думаю, никто не осмелится давать уроки патриотизма и который за двадцать лет ни разу не ошибся, ежедневно видит свои статьи с таким количеством исправлений, как будто это школьная тетрадь с домашним заданием?» (HBG-II, 347). Чем они не угодили режиму, и что именно попало под запрет?

«Кромсают направо и налево, одной газете разрешают то, что запретили другой. Никогда не думал, что такое возможно, – возмущенно писал 30 сентября сестре из армии Бразийяк, которого коллеги по редакции продолжали держать в курсе происходящего. – Естественно, нельзя нападать на Блюма и вообще ни на кого, кто совершал ошибки. Даже на Россию! Еще хуже: в письме я напомнил Моррасу, что Гитлер в “Майн кампф” писал о сепаратизме важные вещи и что он сам чуть не стал баварским сепаратистом. Письмо вырезали из L’AF! (Разумеется, Моррас не указал автора, так что дело не во мне). Нельзя даже ругать Гитлера!» (RBC, X, 513). Под запрет попали призывы к… расчленению Германии после победы над ней, в чем Бразийяк видел влияние Великобритании (RBC, X, 517). 21 сентября Ален Лобро, оставшийся главным редактором «Je suis partout» после ухода большинства сотрудников под знамена, по просьбе Морраса (в это время близость двух изданий стала максимальной) встретился с председателем Комиссии по иностранным делам Палаты депутатов Жаном Мистлером и вручил ему пачку корректур запрещенных статей L’AF. «А что я могу? – ответил Мистлер, пожав плечами. – Французской цензуры у нас нет, и Моррас должен это знать. Всё, что запрещается на международные темы, вырезается по указаниям англичан. <…> Лондон приказывает, Париж выполняет»[408].

Служивший в цензуре литератор Робер Кардин-Пти вспоминал, что прикомандированные к ней британские офицеры «управляли нами вежливее всех в мире, как будто извиняясь:

– Вы не можете позволить французской прессе сообщать о том, что…

– Но все лондонские газеты говорят об этом сегодня утром!

– Это не одно и то же, вы не должны об этом говорить. Мы получили приказ»[409].

30 октября Ксавье Валла поднял вопрос о цензуре в Палате депутатов, указав на преследование L’AF и «Je suis partout», но правительство постаралось оттянуть обсуждение. При этом свободно печатались статьи Анри де Кериллиса, продолжавшего обличать «гитлеровских агентов» в обоих изданиях. Лишенный возможности ответить публично, Моррас 15 ноября писал Мартино-Депля:

«Месье, не ждите от меня долгих речей. Вы ничтожество. Вчера вы позволили Кериллису оскорблять меня. А сегодня утром вы помешали мне доказать с помощью неопровержимых текстов, что ваш ставленник продолжает лгать французской публике, которую вы должны оберегать. Вы не можете больше игнорировать русский (т. е. советский – В. М.) заговор, революционный заговор, разоблаченный в популярном левом органе “Syndicats”, о котором хлопочут Кериллис и его банда, укрывшись под национальной маской.

Несчастный, кого вы предаете?

Не могу выразить вам свое почтение. Шарль Моррас».