Не «скучали» только коммунисты[416]
. После закрытия их газет и запрета собраний в конце августа правительство 26 сентября – опасаясь, что после разгрома Польши вермахт ударит по Франции, – запретило компартию и все ее дочерние организации и получило право отстранять от службы мэров и местных депутатов до конца войны. Парламентская фракция – единственная возможность присутствовать в публичной политике – раскололась из-за отношения к войне: в течение нескольких месяцев 21 депутат из 73 и 1 сенатор из 2 вышли из ФКП. Другие, включая генерального секретаря Тореза, были мобилизованы. Оставшиеся, получив указания из Москвы, сменили курс, покаялись в ошибках «шовинизма» и переформатировались во «французскую рабоче-крестьянскую группу». 1 октября, после советско-германского договора о дружбе и границе и заявления: «Оба государства желают, чтобы мир был восстановлен и чтобы Англия и Франция прекратили абсолютно бессмысленную и бесперспективную войну против Германии»[417], – группа направила председателю Палаты депутатов Эррио призыв обсудить «мирные предложения из дипломатических инициатив СССР». Это было воспринято как акт пораженчества и даже сотрудничества с врагом. 5 октября правительство остановило сессию Палаты, чтобы лишить «рабоче-крестьян» депутатской неприкосновенности, начались аресты и следствие. Оставшиеся на свободе перешли на нелегальное положение. 4 октября Торез дезертировал и отправился в СССР – «на командный пункт борьбы против империалистической войны». 5 февраля 1940 г. военный трибунал Парижа объявил о предстоящем суде над 44 экс-депутатами, верными «генеральной линии». Партийное руководство решило воспользоваться процессом как трибуной для пропаганды, но власти лишили его этой возможности: все заседания, кроме первого – 20 марта, проходили за закрытыми дверями. Несмотря на юридическую шаткость обвинения: в попытке восстановить запрещенную ФКП и в распространении письма к Эррио, – 3 апреля всех подсудимых приговорили к разным срокам тюремного заключения.«Action Française» с самого начала поддерживало действия властей против коммунистов как вражеских агентов, видя в их пораженческой пропаганде аналог той, что в Первую мировую вели пацифисты и анархисты, уличенные в связях с противником. Социалистов – прежде всего умеренных во главе с Полем Фором, а не радикалов-интернационалистов, группировавшихся вокруг «метека» Блюма, – монархисты считали идейными противниками, но, по большей части, честными, хотя и заблуждающимися французами. Коммунисты никогда не были для «Action Française» соотечественниками – впрочем, они сами говорили о своей верности не Франции, а Советскому Союзу, «подлинному отечеству трудящихся всего мира», согласно расхожей формуле.
Не только армия, но и общество «закисало» в условиях «странной войны», поэтому советско-финская война вызвала оживление. Симпатии «активной фракции», кроме коммунистов, оказались на стороне Финляндии. «Мюнхенцы в мгновение ока сделались яростными беллицистами, – вспоминал Ребате. – Наконец, мы признали справедливую войну – против Советов» (RMF, I, 259). На страницах
Моррас сохранял хладнокровие, о необходимости которого постоянно твердил и над которым исподтишка посмеивались, и подчеркнуто бодрый тон. «Под защитой мощной Стены («линии Мажино» –