Шарлатан

Никто не сомневался, что человек, уже не раз называвший АМА не иначе как «шайкой мошенников и негодяев, обманом дорвавшихся до власти», по достоинству оценит новую позорную пощечину и вспылит. Так и случилось: несколько недель подряд Бринкли бушевал и спускал пар по радио. Но этим все и ограничилось. Игра Фишбейна на первый взгляд могла показаться проигранной. Прошло два месяца, прежде чем Бринкли объявил, что подает в суд за клевету и требует двести пятьдесят тысяч долларов компенсации за моральный ущерб. Оценивая этот шаг много лет спустя, один психолог писал: «Эта длительная борьба с его Немезидой, Моррисом Фишбейном, и Американской медицинской ассоциацией теперь, задним числом, представляется неизбежной, словно он намеренно навлекал на себя преследование».

Но почему бы ему и не делать этого? Долгие годы преследование воспринималось Бринкли не столько как неприятность, сколько как неизбежное следствие и доказательство его силы. Но к 1938 году он стал не только одним из самых известных в мире медиков, но и новым игроком на политической арене. Во-первых, как ту, так и другую репутацию требовалось защитить. Во-вторых, его все сильнее донимали претензиями бывшие пациенты. Побив злейшего из своих противников, публично одолев его в Колизее, он тем самым пошлет сигнал всем оппозиционерам. В-третьих, процесс окажется поединком арийца с евреем. По космологическим представлениям Бринкли, исход поединка сомнению не подлежал.

Отбросив эти соображения – эмоциональные побудительные мотивы, стратегические выкладки, жгучий позор воспоминания о встрече на корабле, Бринкли имел достаточные основания верить в свою победу. Влияние Фишбейна в АМА обнаруживало признаки некоторого ослабления. В организации поднимали голову мятежники, обвинявшие его в том, что он рассматривает журнал как свою личную трибуну и подавляет несогласных, запрещая малейшие сомнения и дебаты, единственным ответом на которые было, что он «не может печатать взгляды всяких недоумков». Подобные высказывания, конечно, не прибавляли ему популярности.

Новая статья, опубликованная в «Форчун», также явилась доказательством раскола в рядах его сторонников: «Многие доктора ощущают, что поведение доктора Фишбейна (судя по его выступлениям и шуткам) не всегда согласуется с достоинством, которого требует от нас профессия… Поскольку одним из главных моральных принципов Ассоциации является запрет на саморекламу, некоторые медики полагают, что доктор Фишбейн ставит себя в положение несколько щекотливое, ибо куда бы он ни направился, это немедленно находит отражение в жирных заголовках первой полосы. Возможно, это и не так плохо, поскольку, популяризируя себя, Фишбейн тем самым популяризирует и АМА, превращая Ассоциацию из сообщества чисто академического в коммерчески выгодное предприятие. Но при всей своей незаменимости он не обладает той социальной чуткостью, которой требует наше непростое время». Иными словами, его обвиняли в том, что он в своей деятельности не учитывал Депрессию.

В ноябре 1937 года группа членов АМА объединилась в организацию, назвавшуюся Ассоциацией здравоохранения и обосновавшуюся в Вашингтоне. «Идея объединения состояла в том, чтобы облегчить лечение пациентам выдачей «премий» по предварительно собранной медицинской страховке и увеличить доходы врачей выплатой им из этих «премий» фиксированной заработной платы». Это было зачатком контроля, и руководство АМА, включая и Фишбейна, отвечало на это решительными возражениями, критикуя этот план как попытку «социализации медицины» и угрожая его пропагандистам исключением из АМА. Поддержав мятежников, Министерство юстиции США осудило Фишбейна и двадцать его сторонников, подведя их под антитрестовский акт Шермана.

Менкен бросился на защиту друга. В своей колонке он обрушился на мятежников, этих «подлых клеветников», добавив: «Мне посчастливилось быть хорошо знакомым с доктором Фишбейном… Я глубоко убежден в том, что нет в нашей стране журналиста более талантливого, более честного, более умного и более храброго». В том же ключе в августе 1938 года Менкен обратился и к заместителю генерального прокурора Штатов Турману Арнольду, призывая его закрыть дело против АМА: «Атака на Фишбейна – это позор и злые козни… Никто в нашей стране не сделал так много для поднятия уровня американских лечебных учреждений, для защиты американцев от патентованных лекарств и шарлатанов. В области последнего его работа превосходит своей эффективностью деятельность всех реформаторов Капитолийского холма, вместе взятых… Меня глубоко возмущает, что человек, принесший столько пользы, человек такой неподкупной честности подвергается столь откровенной травле, а правительство США это санкционирует».

Неудивительно, что Бринкли унюхал запах крови. Чем больше мазали дегтем Фишбейна, называя его ретроградом и реакционером, тем легче будет альтернативному целителю одолеть его в суде. Это была сладостная минута – в кои-то веки за все время их войны судить станут не Бринкли.

Глава 46