Шарлатан

Приходили сообщения из Франции о новых кардинальных успехах на этом фронте, которые, если верить прессе, могли полностью исключить потребность в трансплантациях желез. Доктор Крюше из Бордо утверждал возможность омоложения путем переливания пациентам крови животных. В Париже доктор Яворски предложил альтернативную методику подобной процедуры, введение малого количества крови молодого человека в кровоток пожилого. Знаменитым пациентом Яворски был восьмидесятилетний Арман Гийомен – один из последних оставшихся в живых художников-импрессионистов. Прославившийся, как и Ван Гог, экстравагантностью колористических решений, Гийомен к тому времени считался мэтром французского изобразительного искусства. Когда этому старцу ввели в организм кровь молодой девушки, глаза всей науки обратились к процедуре, названной журналистами революционным кровным бракосочетанием. Некоторые задавались вопросом, так ли уж ново подобное лечение – ведь еще папа Иннокентий VII в пятнадцатом веке, пытаясь вернуть себе молодость, пил кровь мальчиков, – но друзья Гийомена и его родные уверяли, что произведенная процедура имела чудодейственный результат.

Как же подняться Бринкли, как возвыситься ему над этой шумихой, которую во многом породил он сам? По выражению автора статьи в «Кольерс», Бринкли «судорожно работал мозгами, и винтики в его голове крутились, подобно лопастям вентилятора».

Глава 13

Под конец все того же насыщенного событиями лета 1922 года в кабинет Фишбейна явился человек с рекомендательным письмом от Менкена. Это был Пол Декрюф, бактериолог и научный публицист, незадолго перед тем бросивший свою работу в нью-йоркском Рокфеллеровском институте.

До своего пребывания там Декрюф (или, как его называли, Декрайф) под руководством генерала Першинга воевал с Панчо Вильей, а во время Первой мировой работал во Франции, проводя исследования воздействия отравляющих газов на человеческий организм. При первом знакомстве с ним людей нередко поражала его шея, толстая и крепкая, как столб. Менкен однажды назвал его «настоящим энтузиастом, ревом восторга встречавшим всякую новую идею».

Аналогичное впечатление произвел и Фишбейн на Декрюфа, как он отмечает в своих мемуарах «На крыльях ветра»: «Блестящий – такова наиболее частая из его характеристик в наши дни; блеском своего ума он поразил меня при первой нашей встрече в 1922 году. Едва перевалив тогда через тридцатилетний рубеж и числясь всего лишь помощником редактора, он крепкой рукой держал рычаг управления всего журнала Медицинской ассоциации. Этот человек вызывал во мне чувство благоговения».

Слишком своенравный для постоянной службы, Декрюф прибыл в Чикаго, чтобы осуществить собственный проект по разоблачению фальшивых лекарств, не тех, что поставляли на рынок знахари и шарлатаны, но изготовляемых крупными фармацевтическими компаниями. Являясь врагом дутых репутаций, он собирался обнародовать свои разоблачения. Иными словами, он был двойником Фишбейна, столь схожим с ним, что последний ощутил властную потребность сделать нечто, мягко говоря, для него нехарактерное. В последующие годы Фишбейна упрекали (иной раз справедливо) в слишком уж некритичном отношении к деятельности медицинской корпорации с ее общепризнанными авторитетами, а также в безоговорочном подчинении ее интересам, установлениям и взглядам. Но тут он изъявил решительную готовность отбросить все априорные представления, рискнув тем самым вызвать неудовольствие некоторых влиятельных рекламодателей, хотя самих докторов при этом он и выводил из-под удара, всячески их защищая.

Когда Декрюф спросил, что ему известно о сомнительных лекарственных средствах, производимых крупными компаниями, редактор разразился речью, удивив Декрюфа удивительной четкостью и точностью характеристик. «Его рассказ о том, как фармацевты дурачат медиков, был убедителен, забавен, анекдотически смешон и насыщен энциклопедическими знаниями. На меня обрушилась целая лавина учености, и, утонув в ней и очутившись на дне, я чувствовал себя так, будто по мне еще и паровым катком проехали. Но когда окончился этот блистательный монолог, я понял, что моя память странным образом почти ничего не сохранила из сказанного доктором». Декрюф не единственный, кто свидетельствовал об этой особенности Фишбейна. Разговор с ним, по крайней мере первый, многие вспоминали как интереснейший опыт, но что они вынесли из него – люди не помнили.

После их беседы Фишбейн провел Декрюфа по коридору к доктору Крампу и, познакомив их, удалился. Крамп принялся снимать с полок пузырьки и ставить их перед гостем. Декрюф изучал этикетки и с все нараставшим волнением нюхал пробки. Благодаря закату эры контроля качества пищевых продуктов и лекарственных средств публике, слава богу, было на что раскрыть глаза. С принятием «сухого закона» алкоголем стали насыщать тоники и укрепляющие средства. Декрюф забрасывал Крампа вопросами.