Шарлатан

Они беседовали, а Синклер Льюис в это время поднимался к ним в лифте. Всю предшествующую неделю или около того он совершал наезды в санаторий Линдлара в Элмхерсте, навещая там Юджина Дебса. Мужественный борец был бледен и истощен, но при первой же встрече его костлявая рука легла на плечо Льюиса. «Поистине, Джин – это настоящий ангел, – писал Льюис жене. – Он бесконечно мудр, добр, снисходителен – и при этом дьявольски активен». Первая встреча длилась несколько часов. Льюис поделился с Дебсом замыслом романа о рабочем движении (черновое название – «Сосед») с героем, во многом списанным с него как ветерана-социалиста. Польщенный Дебс рассказывал ему истории о своей прошлой деятельности, в том числе о том, как он руководил забастовкой рабочих большой северной железной дороги.

Что же до самого санатория, то, несмотря на презрительный отзыв о нем Фишбейна, Льюису санаторий понравился. В очередном письме жене он описывает распорядок дня санатория: «…хождение босиком по росистой траве в шесть часов утра (у-у-у-у-у-у!), на завтрак – одна слива, одно яблоко, одна груша, а в случае, если вы не можете обойтись без плотских радостей, – чашка тепловатого «Постума»[17]. Ужин (мой и Джина): шпинат, норвежский хлеб, молоко и арбуз… но здесь тихо и приятно в тени зелени деревьев, и, думаю, Дебсу это на пользу». Тем более на пользу ему было близкое соседство Карла Сэндберга, который поселился с женой и дочкой всего в трех кварталах от санатория. Несколько раз за время своего лечения Дебс потихоньку ускользал из санатория для встречи с ним, и двое мужчин, схожих между собой, подобно паре разношенных ботинок, прохаживались под росшими возле дома Сэндберга вязами и по-дружески, как пролетарий с пролетарием, общались.

Но затем Льюиса начали одолевать сомнения. В первую очередь насчет будущего романа: он передумал его писать. В Чикаго он посетил несколько собраний рабочего союза – для ознакомления с материалом, и с чем большим числом рабочих он знакомился, тем скучнее ему становилось. Сатирически настроенный автор «Главной улицы» и «Бэббита» пришел к выводу, что слишком часто превозносимые Дебсом рабочие на поверку оказывались просто-напросто олухами.

Больше того, благодаря неумолимому Фишбейну вера Льюиса в применявшиеся в санатории методы лечения также пошатнулась, умалив тем самым и степень его преклонения перед Дебсом. Двадцать шестого августа он написал Грейс следующее: «Доверчивость Дебса, позволившая ему принять всю эту систему с ее вопиюще скудной едой, с ее хиропрактикой, псевдоэлектропроцедурами (слышала бы ты, что говорит по этому поводу Фишбейн!), глубоко поражает меня. Каким бы неразумным я порою им ни казался, все же вере я предпочитаю разум».

Таково было настроение Льюиса в тот день, когда он вошел в кабинет Фишбейна. Редактор, обладавший нюхом хозяйки вашингтонского салона, взяв его за плечо, повел по коридору для встречи со своим недавним знакомцем. Декрюф так вспоминал эту встречу: «В дверях кабинета доктора Крампа вслед за доктором Фишбейном возник молодой рыжеволосый мужчина, очень высокий, сутуловатый, нервный, с красными пятнами на лице, словно при первых признаках дерматита. Его голубые глаза секунду пронзали меня острым взглядом, а затем он быстрым взглядом окинул комнату».

Пока Фишбейн представлял его находившимся в кабинете, взгляд Льюиса, блуждая, остановился на стоявших рядами тониках. Он уже начал свое исследование. Декрюф вспоминал: «С полки была снята бутылка. Она подрагивала в нервных руках мистера Льюиса. Это был большой сосуд с настойкой, произведенной в Балтиморе. Синклер Льюис вгляделся в этикетку.

– Господи, так это же чистый алкоголь! – воскликнул он. – То есть вы хотите сказать, что это продают в аптеках из-под полы? – Он отвернулся и пригвоздил меня взглядом своих голубых глаз. – Вы исследователь, вы ученый, хватит у вас смелости попробовать содержимое этой бутылки? – спросил Льюис.

– Хватит ли у меня смелости? – ответил я. – Да я вылакаю ее за милую душу!

Нет, о подобной глупости он меня не просил, но, когда доктор Фишбейн сделал движение, чтобы перехватить бутылку, я уже поднес ее ко рту и, закинув голову, пил из нее. Я одним махом, задохнувшись и закашлявшись, выдул горькое содержимое. На лицах докторов читались искреннее сочувствие и тревога, а покрытое пятнами лицо великого романиста выражало панический испуг, смешанный с восхищением».

Фишбейн вспоминал этот случай по-другому. Он рассказывал, что Декрюф провел в кабинете Крампа весь день, пробуя из разных бутылок. Так или иначе, результат оказался определенным. Когда редактор отвез обоих к себе домой в квартиру на Мичиган-авеню, Декрюф часть вечера провел на коленях перед унитазом. Но после короткого сна он встал свежий как огурчик.