Шарлатан

Всюду он обличал притязания тех, кто якобы обнаружил источник молодости, – у себя, в Америке, или же в Европе. «Никакого искусственного омоложения, – говорил он, – которое рекламирует Бринкли или подобные ему шарлатаны, нет и быть не может… Верх глупости, когда старики тратят деньги в попытках победить природу. Что же до «чуда Штейнаха», то вазэктомию производили и ранее, когда австриец еще не появился на сцене. Ни один из сотен достойных хирургов, перекрывавших до него протоки, и не говорил о возвращении пациенту юношеской силы». Хотя большинство ученых и журналистов в отношении этой темы все еще проявляли известную осторожность и трактовали ее по крайней мере уважительно, Фишбейн решительно отказывался печатать в органе Медицинской ассоциации статьи в поддержку Штейнаха.

При этом он находил время на сотрудничество с Менкеном. К сожалению, это было сопряжено для него с необходимостью периодических поездок в Балтимор, где он всегда оказывался в притонах греха. Менкен любил называть алкоголь «отцом и матерью всякого веселья», а с введением «сухого закона» он вынужден был соприкоснуться с бутлегерством в масштабах, достойных главаря гангстерской банды. Он продал машину, чтобы познать запах «лучших из тех вин и крепких напитков, что только можно было достать» и спрятал добытое в подвале, повесив на ведущей туда дверце изображение черепа с костями и сделав надпись, которая угрожала вторгшимся применением газхлорина.

Не гнушался он и экспериментами по изготовлению домашних напитков с использованием шоферских рукавиц и сопровождаемых целой серией пугающих взрывов. До подобного азартного отношения к спиртному Фишбейну было далеко, но, когда он приезжал в Балтимор, Менкен неизменно приглашал его в сомнительные злачные места. «Ваша маленькая немецкая группа навсегда останется в моей памяти, – писал Фишбейн в январе 1925 года Менкену. – В воскресенье я обнаружил багровые пятнышки под глазом, а к вечеру кроваво-красные пятнышки распространились и на роговицу». Он делает вежливую оговорку, заверяя, что «никак не считает причиной выпитый бакарди». Тем не менее после следующего визита к Менкену он сообщает ему, что «вернулся в Чикаго пятнистым, как леопард, и причиной считают нечто, что я выпил в том кабаке у итальянца». Некоторое время он избегал поездок в Балтимор.

Являлись ли они друзьями? Да, но насколько тесной была эта дружба, если присмотреться внимательнее? Менкен был человеком непростым. Если утверждения об антисемитизме Менкена и оспариваются фактами, то его отношение к Фишбейну частично характеризуется следующей дневниковой записью: «По сути своей Фишбейн типичный еврей – хитрый, проницательный, расчетливый, но я склонен думать, что его служение американской медицине исключительно полезно».

Глава 21

Лето процесса над Скоупсом мистер и миссис Бринкли провели в путешествии по Италии. Насладившись прелестями Милана, они переместились южнее, в университетский городок Павию. Среди выпускников местного университета был Христофор Колумб.

Стараясь поправить свою репутацию, испорченную скандалом с фабрикой дипломов, Бринкли отправился в Европу в надежде получить почетные ученые степени. Дублин отказал ему, Лондон и Глазго – также. Но в прелестной тихой заводи Павии администрация университета знала о Бринкли значительно меньше. Его ученый вид, очки, внешний лоск, тонкая искусная лесть, предложение сделать пожертвование пожилым, но не слишком светски искушенным профессорам медицинского факультета произвели неизгладимое впечатление. А еще он угостил их консоме фрапэ а-ля императрис, волованы по-тулузски, овощной пирог а-ля финансьер, неаполитанское мороженое в сопровождении бутылок «Бардолино», «Бароло» и шампанского «Пайпер-Хайдсик». Для этого банкета доктор пригласил оркестр, который услаждал их слух мелодиями Мендельсона, Пуччини и Ирвина Берлина. Степень Бринкли получил.

Все это время он следил за новостями из Штатов, одна из которых особенно поразила его воображение. Вернувшись домой, он извлек урок из дела Скоупса, который превратил в новый бизнес-план.