Шаровая молния

Алексей сидел, обняв себя руками. Ему казалось, что с неба летит не дождь, а капли ядовитой кислоты, что его полосуют ножами, а он все никак не может взять и помереть, что темнота протягивает к нему щупальца, чтобы забрать его в небытие, что комната сжимается, собираясь беспощадно раздавить беспомощного школьника. Он снова стал раздумывать над тем, что случилось, разыскивая достойное объяснение творящейся вокруг катавасии. Не зная, куда деваться, Вершинин тянул себя за волосы, облизывался, запрокидывая голову и ударяясь об стенку затылком, пытаясь рассмотреть силуэты окрестных домов через открытое окно. Парень будто очень долго спал и проснулся посередине дождливого дня с тяжелой головой. Соображать и нормально работать она наотрез отказывалась; тело изнывало от боли, картинка в глазах потеряла четкость, а звуки – остроту. За этот день его будто выпотрошили – после такого жизнь никогда не возвращается в прежнее русло. Он не мог существовать по-другому: разгульная и беззаботная жизнь пронизала его, с ней не хотелось расставаться – переделывать себя он не хотел. Вершинин уходил во мрак. После всего, через что он прошел, Леша все еще не осмеливался признать свою вину.

Он почти смирился с мыслью, что не существует больше на свете гуляки, мажора и альфонса Алексея Вершинина, потому что он не чувствует себя живым, ибо жизнь не может состоять из одного сплошного кошмара, в который он попал, из боли, отчаяния, размышлений, переживаний, разрывающих и уничтожающих его. Все светлое и радостное ушло, осталось все плохое, черное, противное, мучительное, безнадежное – все это возникало и крутилось у него перед глазами в черно-белой комнате, болезненно внедрялось в его голову. Стиралось все хорошее и плохое – оставался только этот адский момент его жизни.

За 12 часов его жизнь кардинально поменялась, но он все же пришел к выводу, что это была не жизнь, а он просто выебывался. Сегодняшний день – проверка, полностью проваленная Вершининым. Если по-хорошему наставить человека на путь истинный не получается, то жизнь применяет жесткие методы, особенно к таким зазнайкам, как Леша. Бежать некуда, прятаться негде – все утратило смысл в этой комнате, где он сегодня насиловал, где его пытались убить и где он сам убил… себя самого.

Леха обессилел. Он будто стал материей, а не человеком. Все сознательное ушло, а осталось что-то вроде простейших признаков: голод, холод, дрожь, боль. До этого он превращался и в машину, и в зверя, но простой оболочкой он чувствовал себя впервые – это особенное безысходное чувство. В жилах от постоянного напряжения словно вскипала ртуть, во рту чувствовался неприятный привкус крови, по телу повсеместно гуляла пульсирующая боль – напоминание о мертвом друге за стенкой. А голова была тяжелее танка. Отоспаться бы, проснуться и не увидеть ничего этого, но все эти мысли сходились на другом: чтобы стереть все из памяти, нужен сон, но только другой… тот, который вечный. Леша ждал какого-нибудь чудесного проблеска надежды.

Тоскуя в одиночестве, Леха пытался вспомнить что-то хорошее, но шкала его оценки была сбита – непонятно отныне, как оценивать то или иное событие. Картины и эпизоды его прежней жизни проносились мимо и были связаны с девушками, друзьями, учебой, пьянками, клубами, сексом – отдельно Вершинин вспомнил передряги, в которых побывал. Все истории, события и мысли возникали перед ним в последний раз и уходили в небытие. Вспомнились и сегодняшние девки из клуба, которых пришлось спасать от шпаны, и лучший друг Витек, и его девушка Юля Кудрявцева промелькнула в своем прежнем обличии перед Лешиными глазами. Нельзя было не вспомнить Диму Тихомирова, который по вине Вершинина балансирует сейчас на грани жизни и смерти и который совершенно обоснованно потерял свою веру в Алексея. Промелькнули перед глазами и чмошник Олег, который сейчас медленно превращался в овощ в наркоманской забегаловке, и потерявшая смысл жить математичка из школы, и компания беспощадного преступника Трофима, который держит в узде и хитреца Тимоху, и туповатого бугая Владика, и новичка Никиту Зотова, рискующего попасть на скамью подсудимых владычицы-судьбы по той же статье, что и Вершинин сейчас, а Мишка-бармен не успел было вернуться в прежний ритм жизни, как заслуженно сдох на первом же серьезном задании. На сына из глубин его души смотрели Сергей и Александра Вершинины – даже сейчас их взгляды источали любовь и заботу. Уходили моменты веселья и грусти, любви и ненависти и еще много чего. Можно было повспоминать еще, но не грело это, а лишь ускоряло необратимый процесс…

Не видел Вершинин света белого! «Жизнь моя жестянка… На книжку потянет, – думал он. – Да на один этот день можно настоящий шедевр написать!»