Физиономия психиатра привычно изобразила вопросительное, ни к чему не обязывающее выражение, которым он встречал вопросы такого рода: «Вас выпишут тогда, когда у нас не останется никаких сомнений в вашей нормальности. Честно говоря, господин Берк, ваш случай приводит меня в замешательство».
«Вы не убеждены в том, что я нормален?»
«Ха-ха! Мы не можем делать скоропалительные выводы на основе одних впечатлений! Некоторые из наших пациентов, подверженных приступам очевидного безумия, бóльшую часть времени выглядят обезоруживающе нормальными. Я не имею в виду вас, конечно – хотя у вас все еще наблюдаются некоторые довольно-таки странные симптомы».
«А именно?»
Психиатр рассмеялся: «Я не могу раскрывать профессиональные тайны. Возможно, я не слишком удачно выразился. Может быть, это не следует называть „симптомами“». Врач помолчал, выбирая слова, после чего сказал: «Позволю себе выразиться откровенно. Почему вы часто и подолгу изучаете свое отражение в зеркале?»
Берк болезненно усмехнулся: «Надо полагать, мне нравится любоваться собой».
Психиатр покачал головой: «Сомневаюсь. Почему вы внезапно хватаете воздух у себя над головой? Что вы ожидаете найти в воздухе?»
Берк задумчиво погладил подбородок: «Судя по всему, санитары замечают, что я занимаюсь йогой».
«Вот как! – психиатр поднялся на ноги. – Что ж, посмотрим, посмотрим».
«Одну минуту, доктор, – остановил его Берк. – Вы мне не верите, вы считаете, что я притворяюсь или хитроумно уклоняюсь от вопросов – так или иначе, вы все еще считаете меня параноиком. Позвольте задать вам вопрос. Вы считаете себя материалистом?»
«Я не придаю значения метафизическим вероисповеданиям, в том числе… По существу, никаким вообще. Я сумел ответить на ваш вопрос?»
«Не совсем. Меня интересует вот что: допускаете ли вы возможность существования событий или переживаний, выходящих, скажем так, за рамки повседневного жизненного опыта?»
«Допускаю, – настороженно отозвался доктор Корнберг. – В определенных пределах».
«И человека, пережившего такие события или такой опыт, можно было бы, на первый взгляд, считать сумасшедшим?»
«Да, разумеется, – ответил Корнберг. – Тем не менее, если бы вы сообщили мне, что недавно видели голубого жирафа или самокат, играющий на губной гармошке, я бы вам не поверил».
«Нет, потому что это было бы абсурдным искажением действительности, – Берк неуверенно замолчал и решил больше не обсуждать эту тему. – Давайте больше не будем об этом говорить, хотя бы потому, что я хотел бы, чтобы меня как можно скорее выписали из лечебницы. Но мои поступки, подмеченные санитарами – разглядывание зеркала, ощупывание воздуха – объясняются обстоятельствами, которые я рассматриваю как… весьма достопримечательные».
Корнберг рассмеялся: «Вы очень осторожно выражаетесь».
«Само собой. Я нахожусь в сумасшедшем доме и говорю с психиатром, который и так уже считает меня больным».
Корнберг неожиданно поднялся на ноги: «Мне пора заканчивать обход».
После этого разговора Берк старательно удерживался от изучения своего отражения в зеркале и перестал ощупывать воздух над плечами. Через неделю его выпустили из лечебницы. Никто не предъявлял ему больше никаких обвинений, он снова стал свободным человеком.
Прощаясь, доктор Корнберг пожал ему руку: «Мне было бы интересно узнать, о каких „достопримечательных обстоятельствах“ вы упомянули».
«Мне тоже было бы интересно это узнать, – отозвался Берк, – и теперь я намерен провести расследование этих обстоятельств. Возможно, меня скоро привезут обратно к вам в лечебницу».
Корнберг укоризненно покачал головой. Маргарет взяла Берка за руку и отвела его к своей машине. Там она с энтузиазмом обняла и поцеловала его: «Тебя выпустили! Ты свободен, ты нормален, ты…»
«Остался без работы, – сказал Берк. – А теперь я хотел бы увидеться с Тарбертом. Немедленно».
Лицо Маргарет, безошибочно отражавшее ее эмоции, неодобрительно омрачилось. Она произнесла с очевидно притворным легкомыслием: «А, не беспокойся о Тарберте. Он занят своими делами».
«Мне нужно видеть Ральфа Тарберта».
Маргарет ответила неуверенно, с запинками: «Ты не думаешь, что… Наверное, нам лучше поехать куда-нибудь в другое место».
Берк язвительно усмехнулся. Очевидно, кто-то посоветовал Маргарет – а может быть, она и сама так решила – делать все возможное для того, чтобы Берк держался подальше от Тарберта.
«Маргарет, – тихо сказал Берк. – ты играешь с огнем, не понимая, почему он горит. Мне нужно встретиться с Тарбертом».
Маргарет в отчаянии воскликнула: «Я не хочу, чтобы вы снова занимались экспериментами! Что, если ты… опять перевозбудишься?»
«Если я не смогу встретиться с Тарбертом, это вызовет у меня еще большее возбуждение. Пожалуйста, Маргарет. Сегодня я все объясню».
«Но дело не только в тебе! – Маргарет готова была расплакаться. – Дело в Тарберте. Он изменился! Раньше он был таким… ну, скажем, цивилизованным человеком, а теперь он – какой-то ожесточенный варвар. Правда, Пол, я его боюсь. Мне кажется, у него самые недобрые намерения!»
«Уверен, что это не так. Мне нужно с ним встретиться».