Щит Персея. Личная тайна как предмет литературы

Поскольку мастер и его подруга убиты, а их убийца жив и продолжает властвовать, то мистерия диалога с убитыми совершается в пространстве его сознания и по законам его картины мира. Только став покойником, мастер может, «успокоившись», «поглядеть в лицо Воланду прямо и смело» (ММ-2. С. 799). Картина «последнего полета» и «последнего приюта» – это художественная гипотеза и объективация того, как самовластительный убийца-актер на подмостках собственного воображения разыгрывает последний акт своей победы над Иисусом, окончательно изгнанным из истории и памяти людей. Этот диалог с мастером, сочинившим роман о Пилате, теперь, после «внезапной смерти», возможен, потому что живой, угрюмый и строптивый мастер стал наконец покойником, «успокоившимся», покладистым и сговорчивым. Теперь ничто не может повредить картине мира, в которой нет никаких следов присутствия казненного двенадцать тысяч лун назад бродяги, возвестившего миру, что всякая власть – насилие, что человек добр и можно вообще обойтись без государства.

Отобрав у мастера и его подруги жизнь и спалив рукопись, Воланд в потустороннем вечном мире предлагает главному герою наконец завершить роман. И тогда мастер отпускает Пилата на свободу.

– Двенадцать тысяч лун за одну луну когда-то, не слишком ли это много? – спросила Маргарита.

– Повторяется история с Фридой? – спросил Воланд. – Но Маргарита, здесь не тревожьте себя. Все будет правильно, на этом построен мир.

– Отпустите его! – вдруг пронзительно крикнула Маргарита… – … Вам не надо просить за него, Маргарита, потому что за него уже попросил тот, с кем он так стремится разговаривать, – тут Воланд опять повернулся к мастеру и сказал: – Ну, что же, теперь ваш роман вы можете кончить одною фразой!

Мастер как будто бы этого ждал уже… крикнул.:

– Свободен! Свободен! Он ждет тебя!» (ММ-2. С. 802).

Что же означает эта последняя фраза? Она никак не может быть фразой, принадлежащей самому тексту романа о Пилате, ибо в тексте романа эту фразу некому произнести. Как всегда, слово Воланда нуждается в переводе. Он предлагает «кончить роман одной фразой», причем у слова «кончить» есть еще факультативное жаргонное уголовное и профессиональное палаческое значение – «убить», которое явственно проступает в контексте данного эпизода.

В романе мастера настойчиво звучал мотив бессмертия. Впервые он проявлен в первом эпизоде, когда Пилат понял, что он сам должен отправить Иешуа на казнь, и это неминуемо.

«Мысли понеслись короткие, бессвязные и необыкновенные. «Погиб!», потом: «Погибли!….» И какая-то совсем нелепая среди них, о каком-то бессмертии, причем бессмертие почему-то вызывало нестерпимую тоску» (ММ-2. С. 561).

Потом, ночью после казни, в ожидании Афрания, отправившегося «спасать» Иуду, прокуратору снится сон, в котором оборванный философ-бродяга предсказывает Пилату, что они «теперь всегда будут вместе»:

– «Раз один – то, значит, и другой! Помянут меня, – сейчас же помянут и тебя!»

Это пророчество о том, что человечество сохранит вечную память о личной ответственности Понтия Пилата, наместника кесаря в Иудее, отдавшего на казнь невинного человека из политических соображений. И каждый христианин в течение двух тысячелетий произносит слова «Символа веры», где говорится о Иисусе Христе, «распятом при Понтийстве Пилате».

Таким образом, мучительное и непоправимое бессмертие Пилата – это вечная память людей о его трусливом попустительстве величайшему злу – казни Иисуса. Прекратить эту муку бессмертия может только исчезновение имени и образа Пилата из коллективной памяти человечества. «Освободить» Пилата – это значит уничтожить память о событиях, происходивших в древней Иудее две тысячи лет назад. Вместе со смертью мастера и сожжением рукописи его романа бессмертию Пилата наступил конец.

Нам трудно присоединиться к тем читателям романа Булгакова «Мастер и Маргарита», которые не желают признаваться себе в том, сколь ощутимо зловещей явлена в этом романе фигура сатаны.