Щит Персея. Личная тайна как предмет литературы

Очень выразительно слово «хозяйка» как обозначение адресата. Елена Сергеевна была временной хозяйкой комнаты в Ташкенте в эвакуации, которая затем досталась Анне Андреевне. Но речь здесь идет вовсе не о мимолетном владении комнатой. На Руси испокон веков супругу величали хозяйкой[46], и тогда это был абсолютный синоним слова жена. Елена Сергеевна была «хозяйкой» Булгакова, и, назвав ее так, Ахматова обозначила и проявила незримое и молчаливое присутствие в своем стихотворении незабываемого образа покойного Булгакова, чьей «хозяйкой» была адресат этого текста.

Это стихотворение дальше комментировать мы не будем. У Ахматовой в нем все уравновешено, все недосказано, одни оттенки и никаких прямых грубых называний. Главное, что это не эпиграмма, здесь нет ни обличения, ни наносимой обиды. Но есть ясное понимание, что сближения не получилось, что свою «тайну» адресат охраняет строго.

Поскольку нас биография писателя волнует меньше, чем тексты, созданные им, а не наоборот, то к биографии автора мы обращаемся лишь тогда, когда текст выглядит отчетливо автобиографичным, и можно попытаться понять его смыслы через биографический контекст. Но принцип, которого мы придерживаемся, состоит в том, чтобы находить объяснения загадкам текста внутри самого текста, полагая, что роман устроен таким образом, что комментирует себя сам.

И еще: мы ясно понимаем, что Елена Сергеевна была любима своим мужем, что ей он обязан семейным счастьем в последнее десятилетие своей жизни, что он нежно любил ее, любовался ею, ценил свой дом, который она создала. Но упрощать очень сложную во всех отношениях ситуацию вокруг булгаковского дома – значит, погрешить против истины. А историческая правда в том, что на Булгакова было направлено неослабевающее внимание Сталина, и нет никаких сомнений в том, что Елена Сергеевна мечтала об утопии гармонического сосуществования ее гениального мужа и генсека; с ее точки зрения, осуществлению этой утопии препятствовала бешеная зависть к таланту Булгакова околовластной писательской верхушки.

Имя «мастер» герой романа Булгакова получил от Маргариты. В этом имени отчетливо выражена идея выделенности и противопоставленности мастера как писателя всем остальным писателям своего времени. С точки зрения Маргариты, он единственный – мастер, виртуоз, фокусник, иллюзионист, а остальные – бесталанные дилетанты, конъюнктурщики, недоучки, халтурщики. Маргарита, влюбленная в роман о Пилате, восхищенная талантом своего любовника, мечтала о славе, верила в особую яркую судьбу своего возлюбленного, и совершенно не случайно она называла его «мастером». Она была уверена в том, что именно потому, что ее возлюбленный – мастер, он непременно будет востребован лично самим Хозяином, который окружил себя «мастерами» своего дела.

Здесь уместно вспомнить, что свита Воланда состоит из «заплечных дел мастеров», то есть из палачей, и их «мастерство» высшей пробы. Булгаков не пощадил свою героиню, констатировав: «У нее была страсть ко всем людям, которые делают что-либо первоклассное».[47]Здесь, пожалуй, отчетливее всего обозначено полное отсутствие восприимчивости «к грозным проблемам морали»[48] героини Булгакова. Ведь мечтать о том, чтобы ее возлюбленный мастер вошел в тесный ближний круг «мастеров», окружающих Воланда, можно, только не ощущая непреодолимой границы между настоящим художником и палачом. По-видимому, для Маргариты, как и для пушкинского Сальери, «гений и «злодейство» могут сосуществовать бесконфликтно в одной личности.

Логика Маргариты – женская логика устроительницы блестящей артистической судьбы и карьеры своего возлюбленного в придворных кругах, в высшем свете. Далекая от политики, но принадлежащая к кругу советских «господ», Маргарита тяжело переживает крушение своих амбициозных мечтаний. Она возненавидела и председателя правления МАССОЛИТа Берлиоза, и критиков, которые, как ей казалось, погубили ее возлюбленного. Единственная надежда, которая у нее оставалась, – надежда на личное вмешательство самого «государя».

Здесь следует вспомнить, как сам Сталин понимал природу художественного таланта и каким объемом содержания он наполнял слова «мастер», «мастерство», «мастерски». Об этом писали и это анализировали многие исследователи культурной ситуации сталинской эпохи.