Шепчущий во тьме

Лежа на вершине выветренного отвесного утеса, человек пристально всматривался в долину. Со своей позиции он мог обозревать даже самые дальние дали. Нигде, впрочем, не различалось и малейшего движения – ничто не тревожило пыль равнин и песок давным-давно иссякших русел рек, по которым когда-то мчались бурные потоки молодой Земли. К этому времени, отмеченному завершением длительного пребывания человечества на планете, зелени почти не осталось. За эоны, коим несть числа, засухи и песчаные бури опустошили земли. Деревья и кустарники уступили место скрюченной, низко стелющейся поросли, продержавшейся долго, но все равно в итоге сгинувшей под натиском грубой проволочной травы, созданной причудами свыкшейся со всем эволюции.

Неубывающая жара, по мере того как Землю притягивало все ближе и ближе к солнцу, беспощадно иссушала и губила все и вся. Запустение пришло не сразу – перед капитуляцией жизни минули века отчаянных приспособительных преображений, поначалу коснувшихся людей и медленно изменявших их в угоду неуклонно растущей температуре воздуха. И все же настал день, когда люди больше уже не могли выносить раскаленные города без вреда для себя. Тогда-то и началось последовательное отступление – неторопливое, пока еще планомерное. Города и поселки вблизи экватора, естественно, покидались первыми, однако черед дошел и до прочих. Человек, размякший и изнуренный, более не мог противостоять безжалостно усиливавшемуся зною. Неспешная естественная эволюция – плохой союзник в борьбе, и спасительные изменения попросту не успевали толком сформироваться.

Тем не менее не сразу огромные города на экваторе перешли во власть одних лишь пустынных пауков и скорпионов. Поначалу многие жители бросили все свои силы на разработку теплоотражающих экранов и костюмов, спасавших от жары. Отринув страх, они экранировали от захватнического солнца часть строений и создали миниатюрные безопасные мирки, где даже не возникало надобности в спецкостюмах. Они изобретали невероятно хитроумные устройства, благодаря чему какое-то время могли по-прежнему обитать в приходящих в упадок высотках, надеясь таким образом продержаться на обжитых землях, пока зной не спадет. Многие не верили предупреждениям астрономов и ожидали, что былая благодать умеренного климата возвратится снова. Но однажды подданные Дафа[87], из нового города Нияра, подали сигналы в Юанарио, свою столицу с незапамятных времен, но не получили ответа от горстки ее жителей. Когда разведчики пришли в тысячелетний город из соединенных мостами высоток, то застали там лишь тишину. Даже разложившихся тел не осталось: ящеры-падальщики – весьма проворный народец.

Только тогда люди окончательно признали, что эти города для них отныне потеряны и придется навсегда отказаться от них в пользу природы. Последние заступники пламенеющих земель бросили свое безрассудное бдение на форпостах, и полная тишина воцарилась меж высоких базальтовых стен тысяч опустевших городов. Канули в прошлое суетные людские потоки, людские празднества – и на лике новорожденной пустыни, чья шершавая кожа никогда не знала капель дождя, брошенные дома, фабрики и прочие оставленные постройки смотрелись уродливыми волдырями. Зной все прибывал и прибывал.

Впрочем, многие земли солнечная болезнь временно пощадила. Уже скоро беженцы – те, кто вынес тяготы переправы, – ушли с головой в обустройство на новых местах. Века нового процветания шли, и тени заброшенных городов на экваторе постепенно предавались забвению, обрастали причудливыми легендами. Лишь немногие помнили о том, что седой миф был некогда былью – и покосившиеся высотки стояли ровно, и кактусы не росли прямо на улицах.

Людская природа осталась прежней: были и преступно долгие войны, и мирные времена (к чести новых людей, куда более длительные). Солнце все росло в небе по мере не приостанавливавшегося ни на секунду продвижения Земли к породившему ее вечность назад пылкому горнилу.

Через некоторое время пустынная погибель расползлась за пределы уже центрального пояса. Южный Ярат вытлел в необитаемую пустыню – а вслед за ним и север. В Перрате и Бейлине, этих древних городах, где века застыли в раздумьях, если и возникало какое-то движение, то лишь чешуйчатых форм вроде полозов и саламандр; а вскорости и в Лотоне последним звуком сделалось эхо спорадических обрушений древних шпилей и опутанных сетью трещин куполов.

Размеренно, всеобще и неумолимо продолжалось выселение людей из краев, испокон веку бывших для них родными. Не уберегли ни один клочок земли в пораженном поясе, и человеческий род вновь стал кочевым. Массовое бегство из городов – то была эпическая, колоссальная драма, фабула которой для ее актеров так и осталась нераскрытой. Перемены растянулись не на годы и даже не на века, но на тысячелетия. Потребовались не годы и даже не столетия – миллиарды лет безжалостных изменений. Курс бедствия не изменился – все то же угрюмое, неизбежное и жестокое опустошение.